Океан

– У тебя, что есть разряд по стрельбе? – обратился к Косте Вяземский.

– Первый.

– Ты ей похвастался, наверное?

– Нет.

– А откуда она знает?

– Я не знаю. Я её, вообще, если честно, немного побаиваюсь, улавливает абсолютно всё, иной раз думаешь, кто кого допрашивает.

– Валентин, не перебивай по пустякам. Дальше, Костик, – Гульц закурил сигарету.

– Я стал искать этих бритоголовых, думал, может уже мёртвые, где в морге. Оказывается, нет, просто сбежали из города. Ребята, действительно, не из простых хулиганов, отсидели, да не мелкие. Думаю, как они простили, что их публично опустили? Жили они в разных местах, в одну ночь всем подкидывают по дохлой крысе без головы, и простреливают все четыре колеса у джипа. После такого предупреждения они смываются.

– Как же он их всех четверых за одну ночь вычислил, и где машину ставят, узнал? – Вяземский посмотрел на Гульца.

– И причём живут они друг от друга довольно-таки далеко, – добавил Костя.

– Может, ему помог кто?

– Это необъяснимые таланты, он оттого и безумен, что нормальный человек на это не способен, – Гульц выпустил клуб дыма. – Видишь, это даже в голову не вмещается.

– А если и впрямь он не один всё это сделал, – обратился ко всем Чесноков, – ведь такую версию опровергнуть нечем.

– Нечем, – подтвердил Гульц, – как и доказать тоже нечем. Есть один вариант как добраться до Наумова, но пока рано об этом говорить, да и вовсе ненадёжный. Я предлагаю пока заняться поисками доказательств преступной деятельности Васютина, а с Наумовым потом. Пора по коням, полковник, дел невпроворот.

***

Голубев вызвал к себе Захатского:

– Андрей Николаевич, тебе ехать в Москву на конференцию психотерапевтов. Почётная обязанность представлять нас. Выступишь с докладом, предоставишь свои новые работы.

В Захатском эта новость радости не вызвала. За многие годы к таким вещам остыл всякий энтузиазм: долгое время подготовки, много работы, полное убийство личного времени, командировочные, похожие на подачки нищему, бумажный диплом или благодарственное письмо, а после недельного отсутствия на тебя сваливается вся та работа, которая никуда не делась за неделю, а только поджидала тебя после поездок.

– Почему я? Например, у Сергея Ивановича много достойных вещей, пусть съездит, выступит.

– Да читал я… – Голубев снял очки и положил их на стол, потирая глаза – Никого этим не удивишь, тем более практикующих специалистов. Да я тебя, в принципе, понимаю, но мне звонили, про тебя спрашивали: «Будет ли Захатский?» Там тебя помнят, – Голубев погладил седые волосы. – И твои последние вещи: о маниакально-депрессивном психозе.… Это очень сильно, даже удивляет, откуда ты их черпаешь, меня проняло. А ты знаешь, я многое видел – это дорого стоит. Короче, даже не смей возражать, будешь представлять нашу нищую медицину в Москве. Да, и те выговоры, что ты налепил, испортили мне все показатели. Хотел тебя разругать, но уже не буду. Начинайте готовиться, Андрей Николаевич.

Настроения это не прибавило, но всё же есть и плюсы: съездить, развеяться. В конце концов, может, в Москве погода лучше, чем в Липецке.

***

Колобов рылся в сейфе, корча недовольную рожу, было видно, что он что-то тщательно пытается найти, но у него это совсем не получается.

– Лёша, чего потерял-то, может, чем помочь, – интересовался Гульц.

– Да, никак не могу найти свою серебряную ложку, вот ведь прямо здесь и лежала, – психовал Колобов.

– Серебряная ложка, – качал головой Гульц. – А ты знаешь, Алексей, что у нас в России, чем красивее шпингалет в общественном туалете, тем он служит меньше, либо упрут, либо сломают, так что крючки из гвоздика, почитай, самые надёжные. Такой вот у нас русский менталитет.

– Какой туалет, какой общественный, это сейф, я его на ключ закрываю, тут важные документы хранятся.

– Игорь, – не обращая внимания на возмущения Колобова, вмешался в диалог Вяземский, – ты, когда говорил о менталитете, кого из ментов имел в виду? Себя, меня или Костика? Кстати, мне понравилось, по-моему, очень сильно получилось: наш русский менталитет! И кто это говорит? Человек с исконно русской фамилией – Игорь Гульц.

– Я бы сказал, что Вяземский куда знаменитее – древний дворянский род. Но видел бы кто из твоих предков, как ты сморкаешься, когда по улице идёшь, что даже кошки по щелям прячутся, – в гробу бы перевернулись.

После Гульц повернул свою невинную круглую рожу на Колобова и, как ни в чём не бывало, добавил:

– А ложку ты свою в карман положил. Я ещё думаю – зачем он её в кармане носит?

– И не серебряная она у тебя, а мельхиоровая, – добавил Вяземский.

Колобов, быстро пролазив все карманы, вытащил оттуда ложку, и с большим удивлением на неё уставился линзами своих очков.

– Непонятно, как она там оказалась? Доведут же человека? – покосился он на давящихся от смеха Вяземского, Гульца и Маликова.

Собаки-нелюди.