Океан Бурь. Книга вторая

— Ну, держись! — Облив его холодной водой, Снежков скомандовал: — Беги!

Пробежав несколько кругов, так что сразу сделалось жарко, Володя уселся на скамеечку рядом со Снежковым. На солнечное крылечко выпорхнула Тая. Она не спеша подошла к колонке, на ходу снимая платье.

— Полить? — спросил Володя.

Она взглянула на него с удивлением, потому что никогда прежде он и не подумал бы предложить ей свою помощь. Пожав плечами, она не очень уверенно проговорила:

— Полей.

Она торопливо умылась. Отвернулась, сдернула майку, обнажив загорелую спину с чуть заметкой дорожкой позвонков, и приказала:

— Из ведра, сразу!..

— Взовьешься.

— Не твое дело.

— Ну, держись! — крикнул он так же, как Снежков, и, подняв полведра воды, вылил на Таю.

А она даже и не охнула. Прикрываясь майкой и размахивая платьем, она гордо прошла мимо Володи и скрылась в доме.

— Вот тебе и девчонка! — сказал Снежков с явным восхищением. — Такую не запугаешь. Ты знаешь, мы, пожалуй, и ее возьмем в поход. Если, конечно, она захочет.

Глядя, как быстро испаряются маленькие мокрые следы на солнечных ступеньках крыльца, Володя не очень уверенно сказал:

— Пищать начнет…

— Ну и что же? — Снежков непонятно отчего улыбнулся. — Женщина! Они, брат, и должны пищать. Без этого нам, мужчинам, жить станет совсем неинтересно.

А что хорошего в том, что они пищат? Этого Володя не понял и осторожно спросил:

— Оттого что мы сильнее? Да?

И снова Снежков озадачил его непонятным ответом:

— Это когда как… Вот твоя мама, например.

— Да она совсем и не сильная! Я если захочу, то…

А Снежков все улыбается — или это он просто жмурится от солнца — и слушает, как Володя старается доказать, мама совсем не очень-то сильная.

НЕНАВИСТЬ И ЛЮБОВЬ

Пришла с работы мама, такая злая, что Тайка, на что уж любопытная, и та, испуганно пискнув «Здрасьте, теть Валя», исчезла. А Володя подумал, что опять, наверное, отличился Хорошун.

— Мама, что?

Она ничего не ответила. Размахивая какой-то газетой, которую она выхватила из своей сумочки, вышла в сени и решительно постучала к Елене Карповне. Та сейчас же вышла.

— Вот, — сказала мама, — статья про наш дом. Оказывается, это «старая развалина, не имеющая никакой ценности: ни художественной, ни исторической».

— Читала, — протрубила Еления на весь дом. — Это пигалица насочиняла. Ее слова.

И тут Володя с удивлением увидел, как грозная Еления, которая никого не любила, обняла мамкины плечи и громко зашептала:

— А вы не расстраивайтесь. Ничего у них не получится. Не бывать по-ихнему. Не бывать.

— Так ведь она его жена, сына-то вашего. А он так любил все это. Комнаты эти. Всем так восхищался. Нет, не пойму я, как он может!

Еления уже расхаживала по сеням и говорила:

— Все русское, старое искусство им, этим пигалицам, непонятно и противно. Я это заметила сразу. Она и сына моего от дела отбила. Был художник, стал чиновник.

Из своей двери давно уже выглядывала Александра Яновна. И она подала голос:

— А я так думаю, это у него ревность…

Мама отмахнулась от нее:

— Какая глупость!

— Ах, нет-нет. Не глупость совсем. Он тебя, Валентина, никогда и не переставал любить. А пигалица все вызнала и затаила. Все ожидала, когда куснуть побольнее. Вот и дождалась. А он человек слабый, покорный…

Продолжая ходить из угла в угол, Еления молча все выслушала. «Вот сейчас она как даст тетке», — подумал Володя. Но Еления только и проговорила:

— Разворошила старьё.

— Старая-то злоба что вода в тухлой бочке: чем старее, тем воннее. Только взбултыхни ее…

— «Воннее»? Откуда у тебя слова такие уродские?

— От людей.

— Какие люди, такие и слова.

Редко кто отваживался спорить с Еленой Карповной, зная ее нетерпимый характер, и поэтому спокойный тон ее разговора удивил и тем самым взбодрил Александру Яновну.

— Вот уж точно! — воскликнула она. — Уж вы скажете, как обрисуете. Уродские слова. А в статейке в этой все слова прелестные, красивые, а читать, сами говорите, противно.

— Все это глупости, — повторила мама. — А вы идите-ка, погуляйте, нечего вам тут, — приказала она детям.

Уходя, Володя услыхал ее гневные слова:

— Как это противно, когда свое мелкое, личное переносят на дела общественные!

И уверенный ответ Елении:

— Ну, матушка, на этом она долго не удержится.

Еще в коридоре Тая начала шипеть:

— Секреты? Подумаешь… Будто мы сами ничего не знаем. А, Вовка?

Володя не ответил, потому что он и в самом деле не все знал и только не хотел в этом признаться. Ну, а Тайке, конечно, все известно, везде сунет свой нос и потом пойдет ахать и ужасаться:

— Ах, тошно мне, любовь-то до чего доводит!..

Посреди двора под огромной березой стояло корыто, полное воды. Вокруг хлопотали воробьи, торопливо утоляя жажду. Высоко на березе сидела ворона, раздвинув крылья и широко разинув клюв, она, наверное, завидовала воробьям. Ей самой давно уже хотелось пить, но она все оглядывалась по сторонам, не решаясь слететь к корыту. Глядя на нее, Володе тоже захотелось пить, но в дом идти сейчас нельзя, там в сенях идет секретный разговор. «Подумаешь», как только что сказала Тая.

Володя отвернулся и плюнул с высокого крыльца в истомленную зноем траву.