Океан Бурь. Книга вторая

— Киносъемка, — отмахнулся старшина и продолжал что-то говорить для Васькиной пользы, не замечая, что никто не слушает его правильную речь.

И вот тут случилось следующее чудо, изменившее впоследствии всю Васькину жизнь.

На той же скамейке, где сидели старшина Семен Терентьевич и Васька, дремал, пригревшись на солнышке, гражданин в голубых полотняных брюках и светло-синем пиджаке. Капроновая голубая шляпа съехала ему на самые глаза.

Отдыхающий, курортник — мало ли их тут гуляет на приморской набережной или дремлет под шум морской волны. Ни старшина, ни Васька вначале не обратили на него никакого внимания. Они так бы и ушли, не поглядев на такого, ничем не примечательного гражданина, и тогда не случилось бы никакого чуда и Васькина жизнь не изменилась бы так круто.

Они даже не заметили, что этот обыкновенный курортник давно уже внимательно разглядывает Ваську из-под шляпы и явно прислушивается к разговору своих соседей.

— Киносъемка, — отмахнулся, старшина, — это у нас обычная картина.

— Нет! — закричал Васька с таким злобным отчаянием, словно старшина схватил его и пытается затащить в темную камеру. — Нет, не так все просто!..

— Очаровало тебя море, и думается мне, что ничего ты не добьешься в таком случае. Ты должен ничему такому не поддаваться, твердо придерживаясь своей линии.

— Этот мальчик всего добьется, — вдруг проговорил курортник, сдвигая шляпу на затылок.

— Прошу посторонних не вмешиваться, — внушительно сказал старшина и с достоинством повернул голову. Но, увидев на пиджаке курортника три ряда орденских планок, подтянулся и уже более почтительно договорил: — Это у вас такое мнение, не зная, что это за мальчик.

— Прошу прощения, но вы, старшина, не правы. Мальчик всего добьется. А то, что вы назвали «очарованием», дай бог, чтобы это никогда не проходило. Он заболел морем, а это прекраснейшая из всех болезней. Морская болезнь!..

— Извиняюсь. Морская болезнь приключается с человеком, находящимся внутри корабля при наличии шторма, — разъяснил старшина. — Конечно, извините, товарищ, не знаю вашего звания…

Курортник что-то шепнул старшине, тот взял под козырек, подтянулся, но почему-то улыбнулся при этом, хотя тут же почтительно прикрыл рот ладонью.

Такое поведение Семена Терентьевича насторожило Ваську. Что-то тут затевается непонятное, и не удрать ли, пока они окончательно не сговорились.

— Теперь я вас признал, — объявил старшина. — Вы Петушков.

— Совершенно верно. Анатолий Петушков. Так вот, о морской болезни. Это не та, конечно, болезнь, какая случается, когда человека укачает в море на корабле. Это совсем другого сорта недуг. Или, как вы правильно заметили, очарование. Море очаровывает человека, и на всю жизнь. Я и сам каждый раз, приезжая в Теплый город, как шальной хожу по набережной, по молу и не могу ни насмотреться, ни наслушаться. Вы — здешний житель, и то не привыкаете. Это значит, что вы — человек чуткий и мы с вами быстро договоримся. — При этом он так глянул на Ваську, что тот сразу понял: надо бежать.

— Это смотря по тому, какой у нас с вами произойдет разговор и в каком направлении.

— Разговор будет об этом мальчике. Как я понял, вы его подобрали случайно. И куда-то ведете, а он не хочет. Вот именно такого рыжего, лет десяти, мы и разыскиваем…

— У нас ничего случайного не происходит. Все предусмотрено и запланировано. А такие вот мальчики… — Старшина обернулся к Ваське, вернее, к тому месту, где только что сидел Васька.

Там уже никого не было.

— Вот, сами видите, какой это мальчик, — нахмурился старшина. — Ищи его теперь…

— Я же вам сказал: этот мальчик всего добьется. И я вас прошу — как только найдете, сообщите мне. Мы такого как раз ищем для фильма. Очень вас прошу, старшина.

ИЩЕМ РЫЖЕГО МАЛЬЧИКА!

Погони не было. Васька с разбега свалился под кусты и начал соображать, что теперь делать. Было жарко, и хотелось есть. Он тут же под кустом снял пальто и ушанку, которые так нелепо выглядели, — сияет солнце, кругом чудесные растут пальмы, расцветают невиданной красоты цветы, а он в зимнем пальто.

В рубашке и сатиновых шароварах жить стало намного легче, но зато так захотелось есть, что даже страх пропал.

Шумело и билось море о каменный парапет. Раскачивались и трепетали на теплом ветру кинжальные пальмовые листья. Солнечные пятна нежно позолотили песок на дорожках, где бегали и заливисто посвистывали блестящие черные птицы. Им хорошо посвистывать — они сытые. Склюнул червячка — и свисти себе сколько хочешь.

Человек Васька был терпеливый и осмотрительный, торопиться без толку не любил. Лежал под кустом и выглядывал, какие тут ходят люди, и чем занимаются, и какой от них может быть вред. Людей пока что немного, и все они ничего не делали, а просто прогуливались по дорожкам или сидели на решетчатых садовых диванах. Лица у всех какие-то задумчивые, глаза ленивые, прищуренные, как у сытых кошек, которым почесывают за ушами.

От таких сытых и задумчивых вреда не бывает. Такие все добрые.