Спать расхотелось сразу, и Дороти украдкой бросила взгляд на палубу “Каракатицы”. Пиратов уже отнесло течением — новый рулевой (кто бы сомневался, что это будет Саммерс) пока привыкал к штурвалу.
На палубе царила обычная суета.
Морено как всегда раздавал короткие резкие указания и ухитрялся быть сразу и везде. На “Свободу” он не оглядывался, хотя взгляд Дороти наверняка почувствовал.
Дорана, похоже, сразу унесли в капитанскую каюту, потому что около нее уже дважды мелькал Хиггинс с лекарским ящиком.
Фамильное невезение Вильямсов сработало в последнюю секунду, когда Дороти уже почти решила отвернуться.
В дверях каюты, пошатываясь, возник Доран Кейси — бледный до синевы, но живой и на своих двоих.
Он растерянно оглядел палубу “Каракатицы”, спросил что-то у матроса, попытался отбиться от подхватившего его под плечо Морено, а потом увидел Дороти.
И замер, раскрыв рот.
Просто стоял и смотрел, как на призрака, и даже вырываться из держащих его рук перестал. И взгляда не отводил.
Потом его тронул за плечо Саммерс и протянул конверт. Доран посмотрел на него непонимающе, опять взглянул на Дороти, нахмурился и снова посмотрел на конверт.
Дороти заставила себя отвернуться. И уйти от борта.
Кончено.
Внутри словно ржавой пилой прошлись, но время лечит любые раны. Это она знала точно.
— Отплываем, — чуть громче чем надо скомандовала она.
— Курс?
— Идем на Большого Краба. В ставку флота. Пора выбелить наши простыни и нашу репутацию.
Раздался сигнальный свист, и опустившийся парус милосердно закрыл от глаз палубу “Каракатицы” и Морено.
И Дорана, читавшего письмо Дороти.
Письмо, строчки из которого теперь словно были выжжены в голове.