Океан и кораблик

Я обрадовалась и поспешила согласиться. Мы спустились на лифте. Лифт у нас старенький. Тарахтит, вздрагивает. Рената вышла из него с явным облегчением. Зато двор наш, заросший кустарником - смородина и сирень,- со скамейками под кленами и каштанами очень ей понравился. Когда вышли на улицу и Рената увидела напротив магазин "Синтетика", ей сразу захотелось посмотреть, что в нем продается. Зашли, протискались к прилавку. Рената купила нарядную блузку для матери ("ты и отвезешь, блузка легкая, как пушинка"), себе летнюю белую сумочку, и мы направились в Парк культуры и отдыха.

Когда мы проходили мимо церкви Николы, Рената захотела осмотреть и церковь, снаружи и внутри, и пришла в восторг.

- Построена в 1680 году,- сообщила я, беря на себя роль экскурсовода.

Вдоволь налюбовавшись, Рената потащила меня дальше.

- А ты знаешь, Марфенька, коряки никогда не были христианами. Когда русские проникли на Камчатку, началась насильственная христианизация. Интельмены, чукчи, эвены, алеуты - все народности Камчатки стали христианами, кроме коряков. А коряков нельзя было ни убедить, ни запугать.

Когда пришла Советская власть, ни с кем не было столько хлопот, как с моими сородичами. Любое мероприятие они встречали так: "Однако, надо сначала попробовать". Никаких нововведений, пока не покажут реальных результатов. Ничего на веру. Организовывали, например, пробные колхозы. Убедятся, что так лучше,- принимают. Не убедятся - что хочешь с ними делай! У меня тетка папина сестра - корячка. Известная личность в Корякском округе. Я туда ездила не раз в каникулы погостить. Мама скрепя сердце отпускала. Тетка ненавидит моего отца, осуждает его...

- Почему?

- Долго рассказывать, да и скучно.

- А мне интересно. Мне все о Камчатке интересно.

Я бы уже могла сказать и так: "Мне интересно все, что касается тебя и твоих родных". Я уже любила эту необычную девушку.

Крымский подвесной мост привел Ренату в буйный восторг. Она долго разглядывала его во всех подробностях еще на подходе к нему. ("Он же висит в воздухе! Может же быть такое чудо!")

Вид с моста привел ее в еще большее восхищение. Мы долго разглядывали Кропоткинскую набережную, Кремль, Большой каменный мост, потом пошли в парк. Стемнело, и зажглись огни, а мы все ходили и разговаривали.

Рената засыпала меня вопросами о Москве. Какие театры мне больше нравятся, видела ли я Смоктуновского, Ефремова, Доронину? Ходила ли прощаться с Королевым, пускали ли туда детей? Видела ли хоть раз живого Гагарина? Была ли в Ленинской библиотеке?

Рената свободно читала и говорила на английском и корякском, но родным языком считала русский.

- Видишь ли, Марфенька, мама у меня русская, папа - коряк, но он вырос среди русских. Даже корякский язык знает плохо. Для него родные места - это вся Чукотка, родная национальность... русские. Вот тетя Ланге - та настоящая корячка.

- Ты хотела рассказать... Но прежде я задам тебе один вопрос, а то он весь вечер вертится у меня в голове. Скажи, ты, случайно не знаешь доктора Петрова Михаила Михайловича? Он тоже живет в Бакланах. Это дядя моего отца.

- Так ведь я по его поручению и пришла к тебе. Мне только не хотелось сразу говорить об этом. Хотелось сначала узнать тебя.

- Как по его поручению?.. Рената рассмеялась и обняла меня.

- Мир тесен, Марфенька. Доктор Михаил Михайлович усыновил моего отца, когда ему было четыре года. Я долго не знала, что Михаил Михайлович не родной мой дедушка. Когда я уезжала в Москву, дедушка просил меня зайти к тебе.

Я была, что называется, ошарашена:

- Почему же ты сразу не остановилась у нас? Почему тебя привел Арсений Петрович? Ничего не понимаю...

- А Арсения Петровича я тоже знаю с детства. Он не раз бывал у нас на Камчатке, сегодня я позвонила Арсению Петровичу, но сказала, что прийти к ним не смогу, мне надо еще разыскать одну девушку. Он спросил какую, я назвала тебя - и он предложил нас познакомить. Вот и все.

- Чудеса в решете! Мы знали, что дядя Миша (так его всегда называл отец) воспитывал мальчика-коряка. Так это и был твой отец? Удивительно!

- О, ты еще не знаешь, как папа попал к дедушке... к Михаилу Михайловичу. Он же спас ему жизнь.

- Так расскажи скорей.

- Слушай. Папе было четыре года, когда умерла его мать. Отец его утонул за год до того на глазах всего стойбища, стоило бросить конец веревки, и он был бы спасен...

- Почему же...

- Ты слушай. По корякским верованиям - ты пойми, у них еще тогда, в начале тридцатых годов, были орудия каменного века,- так они считали, если человек утонет, его ждет там огромное счастье. Зачем же мешать ему стать счастливым? Так мой дед утонул.

Остался сын Тутава. А через год опасно заболела его мать. Умирая, она решила, что мальчику лучше будет с отцом и матерью там - на том свете, чем на этом сиротою. И попросила сжечь сынишку вместе с ней. У коряков был такой обычай.

- Сжечь... с ней? Какой ужас!

- Папе было тогда лишь четыре года, но он все отлично помнит. Только не любит рассказывать об этом.

Я была потрясена.