Океан и небо

Надо совсем немного света, чтобы увидеть всю глубину глаз. Считывая внутренним датчиком в промежутках между ударами сердца, именно, ту тишину, которая и насыщает тебя его тихим присутствием.  Окрыленная существованием какого-то сверхмассивного влияния другой души, твоя, просто слушает, без ненужных, чужих усилий, силу надвигающегося циклона. И надо совсем немного времени, чтобы научиться чувствовать все грани в тёплых оттенках.

Ведь любой циклон – это не приговор. Синоптики тоже ошибаются.

Атмосферные слои

И вот рассыпаются последние атмосферные слои.

А дальше забудутся даже самые малейшие упоминания о них.

Забудутся даже самые малейшие упоминания о тебе.

Ты один из тех, кого, как будто, и не было внутри них. Никогда.

А они ещё миллионы лет будут, как приклеенные на земле,

с тобой или без тебя.

Ты улетишь… Звезды впереди.

Ничего не измениться снаружи или внутри в их структуре.

Зато ты будешь нуждаться в них всегда. Как не кляни.

И в самых мельчайших каплях

пытаясь поймать хоть чуточку себя,

ты всегда будешь находить намного больше ощущений, чувств и жизни.

Больше чем там, где невесомо и холодно.

Клавиши

Солнце путается в волосах,

и день

на радужке

приобретает немыслимый силуэт,

будто, город – уже не город,

а явный, точный

сон, воссозданный

вместо бетонных стен, тем

дыханием клавиш,

которые ты впускаешь;

и после, они живут в тебе,

а после, и ты

живешь

в них.

* * *

Когда города осядут на пальцах рук,

и сложатся, как цветы из бумажных стен;

время сгорев, растеряет всю важность сцен

прошлого, нам оставляя тепло губ.

* * *

Если мир остаётся в грамме

до спасения / одиночества,

до последней строки, как в точности,

надо мной, умирая день,

бы неистово жёг и все почести,

и все прочерки глав,и все горести;

только в этой никчёмной повести

не хватило на это

сил.

Всё кругом остаётся в гамме,

что берут у рассвета зимы,

чтоб мудры и неотразимы

мы слетали по новой вниз;

где над бездной отлажен

счетчик:

где и как нам поставить

прочерк,

где и сколько смолчать.

И точек

ровно столько,

мол, ты здесь был.

Ровно столько потом

живу.

Счастье живёт в тебе

Счастье живёт в тебе  всегда,

и ты носишь его в кармане

пиджака,

платья, джемпера, джинс; и вспех, да,

по забывчивости,

и занятости суетливого чудака,

что пытается всё успеть

меж вселенских игр;

в которые вовлечен

каждый

из нас,

рискующий в раз, под призмой

устойчивых стереотипов

забыть об этом.

Но счастье хранится всегда

с тобой, неизменно лёгкое и родное,

как огромные невесомые облака, —

целая вселенная теплится между ребер;

маленькая оторванная фольга,

смятая, как комок,

только светится и несёт

тепло в себе,

и еще миллионы галактик,

и еще миллионы солнц,

и еще миллионы морей.

Маленькое солнце

Они стояли и молчали.

А ночь нежно таяла в лунном свете,

растворяя в себе все их мысли, действия и желания.

А звезды мерцали необычайно красиво,

не так как обычно, не так как всегда.

Казалось, в своей загадочности, они прячут что-то;

что-то крохотное и светлое,

больше похожее на улыбку маленького солнца.

А дотронься пальцем, и кажется, ты сам станешь им,

сам станешь солнцем,

звеня и раскачиваясь среди множества таких же.

И, кажется, даже потом на сломе тысячелетий

будут проскальзывать тихие отзвуки, раскачивающихся звезд,

больше похожих на улыбки маленьких солнц.

* * *

Чтобы проснуться – кружка зелёного чая; невзначай им

улыбнуться, расцвести – это даже проще,

чем глаза открыть;

и поверить, что мир – это нить, всего лишь, нить,

несуществующих связок ключей и дверей

между нами.

Мы веками друг друга теряли в глуби лабиринта

новых судеб и находили.

Мы все таки находили, что свет всем данный,

в наших венах течет изначально,

как пульс, как данность;

словно мы изначально вместе и все пределы

во вселенной пронизаны песнями душ. И вся высь

их бескрайняя, так безраздельна. Мы в том обороте,

в каждом новом, по веку.

Проснись, наконец!

Проснись!

Софит

Этот день из чужого бокала и чашка кофе

до безумия поглощают все резонансы,

без раздумий, да, и погружая меня: тех глаз бы

мне еще напоследок бушующий океан

ощутить, вылезая из тонущей оболочки.

Только это не соизмеримо уже, на клочья

разлетается день из чашки, как сто зеркал.

Даже кофе уже не содержит в себе тех свойств,

даже лето и то, не имеет того тепла:

будто город – одна планета «Зола и мгла»,

словно после не осень, а груды кругом стекла

под ногами. И их предстоит еще обойти.

Да, и что же потом? Все так крутится, мельтешит

и мгновения, словно кадры в немом кино

пробегают. В груди остается один софит,

сотни солнц затмевая, ни холодно, ни темно.

Я не знаю, как он разгорается и влечет

за собой все улыбки, посланиями души.

Я не знаю, как это случается в днях, их счет,

просто это еще один повод к тебе

спешить.

Четыре утра

Четыре утра. И едва еще утро щурится,

не расправившись,

раскуривая над крышами, со двора,

над полупустыми вагонами, от моста,

еще четыре таких же, огнем рассвет.

А свет от него отражается и плывет,

как пьяные и влюбленные мотыльки.

Под небосвод, города обнимая

и улицы,

и горизонт,

и даже,

до тебя достает,

и даже,

до меня, -

как последний.

И кажется, что сегодня наверняка,