Океан, полный шаров для боулинга

— Мне стало одиноко там, — сказал я ему. — Я выбрал паршивую профессию. Если я когда-нибудь напишу роман, я, думаю, вступлю в хор или типа того и буду бегать на свиданки между главами.

Он знал, что я хочу, чтобы он у меня спросил: «Винсент, о чем новый рассказ?».

— Слушай, я не шучу, Кеннет. Это потрясающе. Я тебе говорю, — сказал я, пытаясь убедить нас обоих. — Называется «Игрок в боулинг». Об одном парне, жена которого не дает ему ночью слушать бокс или хоккейные матчи по радио. Никакие спортивные состязания. Слишком шумно. Ужасная женщина. Вообще не разрешает мужику читать ковбойские истории. Плохо для его мозгов. Швыряет все его журналы с ковбойскими историями в корзину для бумаги.

Я следил за выражением лица Кеннета, как писатель.

— Каждую среду ночью наступает время для этого парня, когда он может пойти погонять шары. После обеда каждую среду ночью он снимает свой специальный шар для боулинга с полки в туалете, кладет его в специальный небольшой круглый холщовый мешок, целует свою жену, пожелав доброй ночи, и выходит. Это продолжается в течение восьми лет. Наконец он умирает. Каждый понедельник ночью его жена ходит на кладбище, кладет гладиолусы на его могилу. Однажды она идет в среду вместо понедельника и видит несколько свежих фиалок на могиле. Не может представить даже, кто бы мог их оставить там. Она спрашивает старого смотрителя, и он говорит: «О, это же та самая леди, которая приезжает каждую среду. Его жена, я думаю». «Его жена?» — кричит жена. «Я — его жена!» Но старый смотритель уже глухой старикан, и ему это все неинтересно. Женщина идет домой. Поздно ночью ее соседи слышат звон битого стекла, но они продолжают слушать трансляцию хоккейного матча по радио. Утром, по пути в офис, один сосед видит разбитое окно в ее доме и шар для боулинга, весь влажный от росы, блестящий на передней лужайке.

— Ну как тебе?

Он не отводил взгляд от моего лица, пока я рассказывал ему свою историю.

— Ай, Винсент, — сказал он. — Ай, да ну.

— В чем дело? Это чертовски хорошая история. — Думаю, ты напишешь это клево. Но это все не то, Винсент!

Я сказал ему:

— Это последний рассказ, который я читал тебе, Колфилд. Что не так с этой историей? Это — шедевр. Я пишу один шедевр за другим. Я никогда еще не читал столько шедевров у одного человека.

Он знал, что я шучу, но едва улыбнулся, потому что понимал, что мне грустно. Мне не нужны были неуверенные улыбки.

— В чем дело с этой историей? — сказал я. — Ты, маленькая вонючка. Ты, рыжий.

— Возможно, такое могло бы произойти, Винсент. Но ты не знаешь, что это произошло, правда? Я имею в виду, ты просто выдумал историю, так ведь?

— Конечно, я выдумал ее! Такие вещи происходят, Кеннет.

— Точняк, Винсент! Я верю! Без шуток, я верю, — сказал Кеннет. — Но если ты просто выдумал все, почему ты не придумал что-то хорошее? Понял? Почему бы не выдумать что-то хорошее, вот что я имею в виду. Хорошие вещи происходят. Постоянно. Боже, Винсент! Ты мог бы писать о хороших вещах. Ты можешь написать о хорошем — я имею в виду, о хороших парнях и все такое. Боже, Винсент!

Он смотрел на меня сияющими глазами — да, сияющими. Глаза мальчика могли сиять.

— Кеннет, — сказал я, уже зная, что меня сделали, — этот парень с шаром для боулинга — хороший. В нем нет ничего плохого. Просто его жена не хороший человек.

— Да я знаю, но, боже, Винсент! Ты просто мстишь за него, и все. Ты ж хочешь за него отомстить? Я имею в виду, Винсент. Он в порядке. Оставь ее в покое. Леди, я имею в виду. Она не знает, что делает. Я имею в виду радио и ковбойские истории и все такое, — сказал Кеннет. — Оставь ее в покое, а, Винсент? Хорошо?

Я ничего не ответил.

— Не заставляй ее бросать ту штуковину из окна. Тот шар для боулинга. А, Винсент? Хорошо?

Я кивнул.

— Хорошо, — сказал я.

Я встал и пошел в дом, на кухне я выпил бутылку имбирного пива. Он уделал меня. Он всегда меня уделывал. Потом я пошел наверх и разорвал рассказ.

Я спустился на веранду и снова уселся на перила, наблюдая за тем, как он читает. Он резко посмотрел на меня.

— Давай съездим за город к Лэсситеру за ракушками, — сказал он.

— Хорошо. Ты хочешь надеть пальто или еще что-то? — на нем была лишь полосатая футболка, и он обгорел, как обычно обгорают все рыжие.

— Нет, все нормально.

Он встал, положил свою книгу на плетеный стул:

— Давай просто поедем. Прямо сейчас, — сказал он.

Закатав рукава рубашки, я направился за ним через лужайку, остановился на ее краю и принялся наблюдать, как он выкатывает мой автомобиль из гаража. Когда он через некоторое время выехал задом на дорогу, я подошел. Он скользнул вправо, когда я садился на водительское сиденье и стал опускать стекло с его стороны — оно было в поднятом положении еще с моего свидания с Хелен Биберс прошлой ночью; она не любила, когда ее волосы развевает ветер. Потом Кеннет нажал кнопку на приборной панели, и мягкая крыша — я помог ей, ударив рукой над головой, — начала откидываться и, наконец, сложилась позади сидений.