Христос никогда не смеялся (Святитель. Иоанн Златоуст) — в Евангелиях нет упоминаний о том, что он смеялся. Однако в сцене с женщиной, уличенной в прелюбодеянии, так легко представить, что у Господа на Устах улыбка. Или при благословении детей. Вот это — улыбка Христа — нечто совершенно реальное и вместе с тем — вне времени. Бывают случи, которые можно назвать Христовой улыбкой. Расскажите.
Христос был Человеком в полном смысле слова, поэтому то, что Он никогда не смеялся — популярная фигура речи, как мне кажется, хотя за этими словами Златоуста несколько — смысловых пластов, о чем есть замечательная статься С. Аверинцева. Смеяться можно по-разному, смех смеху рознь. Вообще Христос ведь — воплощенная радость о Господе при всем трагизме, всем нечеловеческом напряжении. И, конечно, его улыбка присутствует между строк. Любовь — материнскую, например, да и любую — невозможно представить без улыбки. Хотя по отношению к Богу это будет, строго, по-научному говоря, антропоморфизмом, она разлита во всем — в каждом цветке, ласточке (недавно видел, как они пьют на лету, воду, коснувшись на сотую долю секунды водной поверхности). Помню в трудное для себя время, еще при СССР, зашел в столовую и обнаружил рядом со своим стулом красное яблоко — подарок Николая Чудотворца (был как раз его день — «Никола Зимний»).
Помню в трудное для себя время, еще при СССР, зашел в столовую и обнаружил рядом со своим стулом красное яблоко — подарок Николая Чудотворца
Ф. А. Бронников. Мученик на арене цирка. 1869
Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6, 33)
Когда прислушиваешься к себе (не в монашеском, а в простом, мирском понимании) — возникает некоторое спокойствие оттого, что Бог слышен и виден через всякого человека, встречающегося в жизни. Но — такая незадача — открывается, что сам или сама — Богу совершенно чужды. И очень хочется здраво рассудить и дать всем по серьгам, чтобы себя оправдать. Окружающее только предлагает средства: ну какое христианство в этом мире? Все труднее с покаянием, все проще считать себя мучеником.
Мученик — это ведь очень конкретное понятие: мученик — тот, кто принял страдальческую смерть за Христа. А человек мается, зачастую, радея о себе, любимом. Поэтому не надо себя оправдывать, искать виноватых (они всегда найдутся), не надо считать себя ни святым, ни «великим грешником». Думать нужно, действительно, о Христе, а не о себе. Думать о своем деле во Христе, деле Божьем, которое тебе поручено и результат которого и определит твою вечную участь. Жить по заповедям. Все это слишком хорошо известно, но практика показывает, как иногда трудно прилагать это к своей жизни. Никто не чужд Богу, кроме тех, кто сам выбрал эту чуждость Ему, сам себя Ему противопоставил и противопоставляет. Это и называется гордыней. Ее противоположность — смирение, т. е. радостная, а точнее — блаженная (хотя и трудная, а то и трагическая) жизнь во Христе. Жизнь в таинстве веры, надежды и любви. Иго Христово благо и бремя его легко, если забыть о своем эгоцентричном «я», преодолеть в себе «ветхого человека». Принести всю свою жизнь в жертву Христу, что, собственно и происходит (должно происходить) в Божественной Литургии. В таинстве Благодарения (Евхаристии). Вся жизнь должна стать Евхаристией, подразумевающей постоянное покаяние — «перемену ума», образа мыслей, а значит и жизни. Это такая постоянная «работа над ошибками», «разбор полетов» для того, чтобы идти вперед, а не ходить по кругу. Человек создан по образу и подобию Творца и должен быть творцом. Покаяние и Евхаристия — это постоянное творчество, точнее — сотворчество, так как без Бога, Его помощи, все это невозможно. Также можно сравнить это с семейной жизнью, где нужно постоянно «смиряться» и постоянно искать наилучших решений, научаясь мало-помалу любить, то есть забывать о себе, своих амбициях и претензиях.
О принятии осуждения. Заметила: если тобой недовольны, значит что-то точно делаешь правильно. Со мной было так: как не возникну в сети (а это было нередко) с какой-нибудь мыслью-белкой или с просьбой помочь разобраться в том или ином вопросе, так налетали (откуда брались?) какие-то авторитетные прихожане и начинали меня вразумлять. Довольно агрессивно, хотя, конечно, ничего плохого и в мыслях у них не было. Священники, наоборот, отвечали довольно спокойно, просто. То, что в каждом приходе есть бабы и мужики, которые умнее всех и все знают (в редакциях тоже), понятно. Они полезны и делают свое дело. Но элементарные формы должны же соблюдаться? Или — все равно сама виновата, а этика христианину не нужна?