Собака лает на телегу так же,Как петухи па колесницу Феба,Катящуюся в небесах, — средь лаяИ звонкогорлых песен петушиных.На медленно всходящий красный шарМы едем, я и мой хозяин рядом.Когда он огибает льдистым кровомОдетый грязным ручеек дорожный,Мне кажется, что мету объезжаетНа колеснице римлянин в тунике,Которая по случаю морозаОбращена в запашистый зипун.«Куда мы?» — спрашиваю я у ветра,Но ветер выше глинистой дорогиИ наших подорожных направлений,И только проходящая корова,Остановившись за большой нуждою,Задумчиво и медленно мычит.Мы говорим о людях и о Боге,Придумавших друг друга, и о том,Что без пяти коров вести хозяйствоНевыгодно… Качается телегаИ лошадиный хвост и две ногиНад проползающей назад дорогой.
III. «Проснулся на душистом сеновале…»
Проснулся на душистом сеновале…Уже три дня я ничего не помнюО городе и об эпохе нашей,Которая покажется наверноИсторику восторженному эройВеликих преступлений и геройств.Я весь во власти новых обаяний,Открытых мне медлительным движеньемНа пахоте навозного жука.В тот миг под пахаря земля бежала,Ложась свежо слоистыми пластамиНаправо от сверкающей дуги.Тот человек простым и мудрым деломУсердно занятый, забыл наверно,Что мы живем в особенное время,А я тем более: мое вниманье —На дерне срезанном со мною рядком,Где медленно ползет навозный жук.Какие темно-синие отливы,Какая удивительная поступь,Как много весу в этом круглом теле,Переломившем желтую травинку,И над глазами золотые бровиЯ кажется заметил у него.Он копошился, я его потрогал,И пробуждением земли весеннейПочуяла горячая ладонь,А ухо, вместо рассуждений мудрыхО переменах, различило ропотОт крыл быстролетящих диких уток.
Я с винтовкой караулю,На вершинах снег и мгла,Сжатый воздух гонит пулюИз нагретого ствола.Вспыхнет, свиснет, и долинаЗааукает в ответ.Пыльной тучей из-за тынаВылетел мотоциклет.Сразу стало небывалымВсё что было. Страшный Суд.Накрывают одеялом,В небо медленно несут.Дама и полковник в зале,В зале штаба над Невой:«Умоляю, вы узнали?Под Вилейкой… Рядовой…»