Океан. Выпуск четвертый

От мыса Африка, на восточном берегу Камчатки, повернули на восток. Справа вдалеке оставались невидимыми Командорские острова. На ощупь прошли пролив Унимак между Алеутскими островами. Через двадцать суток подходили к берегам Америки, а туман и не думал уступать. Плотной стеной закрывал он от глаз все, что дальше форштевня. По счислению мы были совсем близко от плавмаяка Колумбия. Ту-ту-ту-ту! — ревел в наушниках его радиосигнал, заглушая призывы остальных радиомаяков. Ту-ту-ту-ту! — «Берегись, я близко, я близко».

В этом рейсе нас упорно преследовал туман. Ни одного ясного дня после пролива Лаперуза.

2 июля 1944 года в час дня мы подошли к плавмаяку Колумбия, и с этого времени я не сходил с мостика. Сначала проходили бар, потом шли по реке в темное время. В третьем часу ночи пришвартовались к причалу нефтяной базы для приемки топлива. В общем, устал я изрядно и решил после таможенного досмотра хорошенько вздремнуть.

Как только спустили сходни, на теплоход прибыли таможенники во главе с чиновником портлендской таможни. Краснолицый, со шрамом на щеке и выпученными голубыми глазами, он напоминал немца. Начался досмотр. Через полчаса в каюту вошел Петр Николаевич Василевский:

— Константин Сергеевич, таможенники требуют осмотра всех жилых помещений.

В практике наших отношений с портовым начальством подобных осложнений раньше не возникало. На советских судах контрабанду не возили, и портлендская таможня, убедившись в этом, как правило, доверяла заявлению капитана, который представлял список имеющихся на судне товаров, интересующих таможню. Однако по существующим в США правилам могли потребовать осмотра любого помещения.

— Пусть смотрят, — подумав, сказал я.

Через несколько минут старпом снова постучался в мою каюту.

— Они собираются вскрывать ящики в каюте стармеха, — волнуясь, произнес Петр Николаевич. — Стармех в машине. Таможенник хотел открыть ящик без хозяина. Я запретил и послал матроса за Виктором Ивановичем. Офицер не хочет ждать и приказывает взломать ящик.

Дремота мигом слетела с меня. Я спустился в каюту стармеха Копанева. Подобного безобразия нельзя допустить на советском судне. Хозяином здесь был капитан.

В каюте стармеха находились американские таможенники, старпом и два наших матроса. Рядовой таможенник, желая вскрыть запертый на замок ящик письменного стола, всовывал в щель огромный широкий палаш.

— Стоп! — сказал я таможеннику. — Подождите немного, пожалуйста. Сейчас придет старший механик и откроет вам ящик.

Таможенник на мгновение задержался со взломом.

Краснолицый чиновник покраснел еще больше. С непристойными ругательствами стал грубо отталкивать меня плечом. На мне была морская форма с капитанскими нашивками, и краснолицый прекрасно знал, с кем имеет дело. Его наглость перешла всякие допустимые границы.

— Запрещаю производить осмотр, прошу таможню удалиться с судна! — сказал я, едва сдерживаясь.

Мне было известно, что, если таможенники не закончат досмотр и не подпишут соответствующие документы, общение с берегом запрещается и грузовые операции никто производить не будет. Однако оберегать честь советского флага — первая обязанность капитана.

Портлендские таможенники покинули судно.

Едва дождавшись восьми часов, я позвонил дежурному портлендской таможни и заявил протест, пришлось припугнуть:

— Если конфликт не уладите до двенадцати часов дня, буду вынужден сообщить об этом советскому консулу.

В девять часов приехал чиновник таможни, превосходно говоривший по-русски, передал просьбу начальника таможни прибыть ровно в двенадцать для разбора дела. Он выслушал мое подробное объяснение. В десять я позвонил нашим товарищам по закупочной комиссии. Но, как назло, дома никого не оказалось — сегодня воскресенье. Это осложняло дело.

Ровно в двенадцать часов я был у начальника таможни. Мне и раньше приходилось встречаться с ним, заядлым филателистом, — помню, как-то подарил ему седовскую серию почтовых марок. Седоватый, типичный американец, вежливый, радушный, он мне пришелся по душе. В его кабинете, несмотря на воскресенье, собралось много людей: представители таможни, губернатора штата, полиции…

Когда я уселся в предложенное кресло, начальник таможни, перелистывая лежавшую перед ним книгу «Устав таможенной службы США», сказал:

— Знает ли господин капитан, что, согласно параграфу такому-то пункта такого-то нашего устава, таможенник может потребовать открыть любое помещение на судне?

— Да, это я знаю и никогда не возражал против этих правил. Но покажите мне параграф, где написано, что таможенник может толкать и непристойно ругать капитана судна. И не где-нибудь в пивном баре, а на советской территории.

Начальник таможни помолчал, строго посмотрел на собравшихся.

— Этого в книге не написано, вы правы, капитан. Что же вы от нас хотите?

— Я хочу, чтобы ваш чиновник извинился передо мной.

— Мы согласны.

Начальник таможни предложил чиновнику извиниться. Краснолицый начал что-то долго говорить, часто употребляя слово «мейби» — может быть. Я решил быть твердым до конца.