Океан. Выпуск четвертый

Туман — давнишний враг моряков. Мы увидели его издали: огромный белый занавес, спустившийся с неба, двигался нам навстречу. Нижняя часть занавеса медленно колыхалась в волнах. А потом судно вдруг сразу очутилось в густой молочной пелене, и с капитанского мостика с трудом можно было различить, что делалось на баке или на юте. Вахтенные напрасно силятся что-нибудь рассмотреть в тумане. Каждые две минуты судовые сирены резким воем нарушают привычный и равномерный шум работающих дизелей, предупреждая встречные суда…

Широки морские дороги, и все же столкновения судов нередко случаются в морской практике.

Пролив Лаперуза прошли благополучно. При хороших определениях у острова Хоккайдо выход на восток не представляет трудности.

Примерно на меридиане порта Отомари увидели японский сторожевик. Он подошел совсем близко, и офицер, стоявший на мостике, стал по-русски задавать нам вопросы:

— Как называется ваше судно? — И, помолчав, добавил: — Если будете говорить неправду, арестую. Откуда идете? Какой груз? Сколько экипажа на борту? Есть ли пассажиры на борту? Сколько брутто-тонн пароход? В каком году построен пароход? Название судна передайте огнем.

Мы ответили на все вопросы, и сторожевик отошел, разрешив нам следовать дальше. Японцы стали вежливее. Наши победы под Сталинградом и на Курской дуге заметно поубавили спеси японским воякам.

Охотское море встретило нас неласково. Дул свирепый норд-вест, в левый борт ударяла волна, заливая палубу и грузовые люки. Волны быстро увеличивались, качка делалась стремительнее и злей. Ветер достиг штормовой силы.

Неприятности в море случаются, как правило, ночью. В три часа второй помощник Николай Дудников разбудил меня. Оказалось, что в корпусе появилась течь…

Нерадостное, хмурое утро. Видимость всего двести — триста метров. Повалил густой снег. Сила ветра приближалась к урагану. Зыбь двигалась с северо-запада высокими валами с яростными гребнями на верхушках. Удары волн в левый борт сделались сильнее. Вода, попадая на люки, стрелы и такелаж, замерзала. Стремительная качка, крен на оба борта — тридцать градусов. Картина вокруг неприглядная — краски серая и черная.

Держаться на ногах трудно.

Тревогу умеряло сознание, что в трюмах лежат сосновые доски. Если море оторвет листы на пробоинах, судно останется на плаву.

Прошло два дня. Ураганный ветер по-прежнему гнал на наш теплоход зеленовато-серые пенящиеся волны. Качка усилилась, и крен теперь достигал тридцати пяти градусов.

Мне было тогда тридцать два года, я был здоров, стремительные переваливания с борта на борт выдерживал довольно легко. Но и я в конце вторых суток отяжелел и, помню, увидел у себя в каюте… двух Копаневых. Галлюцинация, весьма озадачившая меня.

Опять тревожные вести. Вода из люка левого борта номер три откачке не поддается и через измерительную трубку проникает в туннель гребного вала. Воду спустили через открытые пробки. Вода идет ржавая, видимо, вместе с рудой.

К вечеру ветер утих до силы обычного шторма. Взяли радиопеленг Лопатки, южного мыса Камчатки. Немного отлегло от души — все-таки зацепились за точное место на берегу.

Маяк на мысе Лопатка! Сколько раз ты выручал меня в труднейшем положении, давая возможность безопасно пройти пролив. Японцы во время войны держали в своих руках всю Курильскую гряду, и, несмотря на то что между островами были превосходные широкие и свободные от опасностей проливы, они запрещали проход через них. Мы, советские моряки, могли плавать Первым Курильским проливом между мысом Лопатка и островом Шумшу. В наших руках была половина пролива, другая принадлежала японцам.

Для навигации Первый пролив не очень удобен и поэтому в мирное время использовался редко. От мыса Лопатка на северо-запад шла длинная гряда каменных рифов, а посередине на всех картах значилась пятиметровая банка. Как мне рассказывали, капитан Иван Чечельницкий когда-то сидел здесь на своем пароходе, и, хотя последующими промерами банку не обнаружили, на картах ее отмечали. Я был уверен, что Чечельницкий сидел где-то в другом месте, однако старался, как и все, держаться от банки подальше.

В общем, эта банка Чечельницкого суживала и без того узкий пролив.

В час ночи 18 декабря увидели на северо-востоке красный проблесковый огонь. Ни на карте, ни в описании огней и знаков, ни в лоции огонь не обозначен. Весьма неприятное положение. Решил довериться маяку Лопатки, однако пришлось все же на всякий случай дать малый ход и продержаться до рассвета.

Несколько раз выходил на мостик и приглядывался к рубиновому огоньку. Всю ночь он тревожил душу. Утром показался берег, однако тут же скрылся за пеленой тумана. Двигаемся на ощупь, каждые пятнадцать минут берем радиопеленг Лопатки и измеряем глубину.

Современному судоводителю покажется странной наша тревога при прохождении Первого пролива: конечно, с локатором плавание в нем не представляет особых трудностей.