Океан. Выпуск двенадцатый

И сразу же все раскололось вокруг…

— Командира убило!

Боцман Быков рванулся от пулемета на мостик, к штурвалу. Федосеев повис на поручнях.

Торпедный катер, потеряв ход, факелом пылал на воде. Быков бросил штурвал, стащил Федосеева с поручней, и вдруг взгляд его наткнулся на поблескивающее тело торпеды. Стелясь по палубе, к ней неотвратимо подбиралось гудящее пламя. «Все, амба, — оторопел Быков, — сейчас она ахнет!»

— Аполлонов, не подпускай пламя к торпеде! — крикнул он и, увидев, как радист схватил чехол от пулемета и стал прибивать языки пламени, затормошил Федосеева: — Товарищ командир! Товарищ командир, очнитесь же!

Тот не отвечал. Из перепутанных, слипшихся волос его прямо на руки Быкову струйками сочилась кровь. Он наскоро охватил бинтом голову Федосеева.

— Товарищ лейтенант! — Быков не был уверен, что командир слышит его. — Катер потерял ход, горит. Сейчас торпеда взорвется. Да слышите вы меня?!

— За борт! — не открывая глаз, прошептал Федосеев, бессильно откинул голову, и Быков понял, что больше не добьется от него ни слова.

— Аполлонов, что в моторном отсеке?

— Все погибли, боцман!

Радист посмотрел на него каким-то бессмысленным взглядом, лихорадочно ощупывая ладонями обожженное лицо, и Быков содрогнулся, почувствовав что-то неладное в этом его взгляде, в подернутых кровавым налетом глазах. Ему показалось, что Аполлонов вот-вот потеряет рассудок. А тот, припадая на левую, раненую ногу, затаптывал дымившийся брезент. Брючина выше колена набухала от крови. И вдруг он точно окаменел, отшвырнул брезент в сторону и стал протирать опаленные, безбровые глаза.

— Все погибли, — повторил. — И мы тоже… Боцман, я плохо вижу тебя. Глаза… Что с глазами?!

— Пояса давай! — закричал Быков. У него руки дрожали от Аполлоновых этих слов, от его взгляда. Но он знал: для Аполлонова сейчас самое лучшее — не стоять без дела. — Живо!

Они надели спасательный пояс на Федосеева, сбросили на воду еще два пояса для себя, и «рыбину» с мостика Быков успел сбросить.

— Быстро за борт! Торпеда взорвется!

— Сейчас, я сейчас, — твердил Аполлонов, но с места не двинулся. — Она вот-вот. И конч…

Тогда Быков окунул брезент в воду и накрыл им хвостовую часть торпеды. Брезент сразу же запарил.

— За борт, Аполлонов!

Видя, что тот даже не слышит его, Быков отчаянно выругался, подтолкнул радиста к самому борту.

— Прыгай же, черт возьми! Командира примешь! Приказываю!

Аполлонов прыгнул, нелепо взмахивая руками.

Быков стащил Федосеева с мостика, спустил вдоль борта на воду, к Аполлонову, и увидел Кучевского. Тот выползал из-за рубки на боку, странно как-то, неестественно волоча ноги, прикрывая правой рукой живот, с виноватой страдальческой улыбкой поглядывая на Быкова из-за очков снизу вверх.

— Вы чего здесь? — оторопел Быков от неожиданности. — Сейчас торпеда взорвется. Прыгайте за борт!

— Я, знаете, не могу, — с трудом произнес Кучевский, морщась, отворачивая бледное, бескровное лицо от жарко гудящего пламени. — Весь живот горит, осколком… И потом — неловко, право, не умею плавать. Так и не научился…

— Прыгайте! — Быков наклонился к нему помочь. И вдруг заметил: левой рукой Кучевский волочет за собой сейф. — Да бросьте вы свой сундук, черт возьми! — закричал он. — Катер взлетит сейчас!

— Я понимаю. Вы уходите, а я… — Кучевский приподнялся с огромным напряжением, держась за турель пулемета, стал на колени, ноги у него дрожали, точно била его жестокая лихорадка. Упали очки. — Пожалуйста, — он беспомощно шарил около себя по палубе, — мои очки, они где-то здесь.

Быков надел ему очки, ощутив ладонями, какое потное и холодное у него лицо, и понял по этому мгновенному прикосновению: нет, не жилец он уже на этом свете. На всякий случай обхватил грудь спасательным поясом.

— Давайте на воду вместе. Медлить нельзя ни секунды!

— Я сам, следом за вами. — Кучевский умоляюще посмотрел на него. Глаза его выражали в этот последний миг одну только просьбу: «Уходите, уходите, прошу вас…» — да тихое страдание, которое шло, должно быть, от нестерпимой боли.

— Ладно, младшой, не трави! — Быков понимал, что Кучевский не прыгнет за борт — не хватит сил для этого, да и бессмысленно ему прыгать — тотчас же ко дну пойдет.

— Идите, идите, — прошептал Кучевский. Одежда его на животе набухла от крови. — Мне все равно… а вы идите. Спешите.

Быков подхватил было его, но почувствовал тут же, как расслабилось тело Кучевского и повисло у него на руках. Быков окинул взглядом пылающий, гудящий в пламени, изуродованный катер, резко накренившийся на волне, оглянулся на Кучевского — тот сидел, прижавшись плечом к турели, — стиснул кулак над головой, молча прощаясь, и прыгнул за борт.

Они отплыли уже метров на сто, а то и больше, когда к торпедному катеру, факелом пылавшему на воде, стал подходить вражеский охотник. Он подходил медленно, на малых оборотах. Быков никак не мог понять, почему же до сих пор не взорвалась торпеда.