Океан. Выпуск одиннадцатый

Махичеву лет сорок пять. Он один из старейших и опытных северных капитанов. Еще до войны за проводку каравана по Северному морскому пути он был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Он немногословен, строг и справедлив. Команда любит его и ласково называет за глаза «лесовик». Внешность у Махичева самая заурядная, трудно запоминающаяся: невысокий, узкоглазый, лысоватый. И голос тихий, не капитанский. Но по всем важнейшим вопросам, связанным с движением каравана, командир конвоя советуется всегда с ним.

Родом Махичев из лесной Новгородчины. И нет для него лучшего отпуска, чем скитания по лесу.

— Мне, кроме леса, ничего не надо, — однажды в порыве откровенности рассказывал он на мостике. — Сложу на ночь шалашик или навесик сделаю, брошу поверх кусок брезента, разведу костерок, подстелю травы или еловых веток и лягу. Пусть дождик стучит, пусть ветер свою песню поет. Мне не мешает. Мне только люди своей брехней мешают. И табачищем.

Он любит слушать птиц и знает их голоса, подолгу рассматривает звериные следы на сырой земле и гадает, чьи они. Лес для него наполнен уймой различных звуков, красок, запахов. Одиночество не тяготит его. С женой они расстались три года назад. Шумная, вздорная, крикливая, она раздражала его. Сын воюет на юге. Давно от него нет писем. Живой или погиб?

На палубе Махичев первым делом подошел к впередсмотрящему. Они с Иваном давние знакомые, две навигации вместе отплавали.

— Как дела, Ваня? — спросил капитан.

— Самолет германский видел, Степан Иванович.

— А ну, расскажи.

Махичев внимательно выслушал Ивана, постоял немного молча, переспросил:

— А не показалось?

— Точно, кресты видел. Как вас сейчас.

— Вахтенному начальнику доложил?

— Докладывал. Говорит, что рефракция какая-то, обман зрения.

— Вот балаболка, пацан желторотый! — выругался Махичев.

«Чего бы это ихнему разведчику здесь высматривать над морем? — размышлял он, поднимаясь на мостик. — Не иначе как караваном интересуются, пронюхали про него, готовят что-то, заразы. И вообще откуда этот самолетик сюда попал за тысячу километров от аэродромов? Очень это странное дело, очень даже подозрительное».

Несколько минут, ссутулившись, глубоко засунув руки в карманы полушубка, Махичев молча простоял на мостике. Чем больше он думал о самолете, тем яснее для него казался вывод, что самолетик мог взлететь только с палубы какого-то оказавшегося неподалеку большого корабля. Значит, рядом на пути конвоя находится и ищет караван вражеский корабль. Теперь этот факт казался ему бесспорным. «Нужно доложить начальству и сворачивать на север, пока не поздно, — решил Махичев. — Во льдах они не найдут нас, а здесь, на чистой воде, могут перетопить, как котят».

По семафору он запросил у флагмана разрешение срочно прибыть на доклад. И, получив его, спустился по штормтрапу в баркас.

— А ты, Михаил, уходи с мостика, — сказал он третьему помощнику. — Снимаю я тебя с вахты.

— За что, Степан Иванович? — не понял тот.

— За дурость твою и самомнение.

Через час корабли конвоя изменили курс и повернули на север — туда, где тускло блестели спасительные льды.

СЕВЕРНЫЙ МОРСКОЙ ПУТЬ

С вечера командующему нездоровилось — болела голова, температура поднялась до тридцати восьми. Врач категорически приказал лежать в постели, заставил проглотить уйму таблеток. Арсений Григорьевич долго не мог уснуть и только около двух часов забылся тяжелым сном.

Утром Головко проснулся разбитым, но оделся и пошел в штаб. Адъютант доложил ему, что глава военно-морской миссии Великобритании в Полярном контр-адмирал Фишер просит срочно принять его по неотложному делу.

— Господин адмирал, — без обычного вступления начал англичанин. — Британское адмиралтейство просит передать вам, что, по достоверным данным нашей разведки, немецкий «карманный» линкор «Адмирал Шеер» несколько дней назад покинул Вест-фиорд и скрылся в неизвестном направлении. До сих пор место нахождения линкора установить не удалось.

— Благодарю вас, сэр, — сказал Головко. — Я предполагал такую возможность.

Вчера ночью, лежа в постели и мучаясь от бессонницы, он перебирал в голове все новые события, происшедшие на флоте в последние дни. Их было немало. Раздумывая над этими, казалось бы, мало связанными друг с другом событиями, Головко пришел к убеждению, что во внутренние советские воды проник крупный немецкий рейдер.

После сообщения Фишера были все основания предположить, что им и является исчезнувший из Вест-фиорда «карманный» линкор «Адмирал Шеер». Смущало одно: несмотря на обилие разнообразных косвенных сведений, ни единого определенного и четкого доклада ни от полярных станций, ни от кораблей и авиации о местонахождении рейдера до сих пор в штаб флота не поступило.

На столе зазвонил телефон из Москвы. Звонил начальник Главного морского штаба адмирал Исаков.

— Арсений Григорьевич, — сказал он своим негромким, всегда спокойным голосом. — В связи с усилившейся активностью подводных лодок противника и возможным появлением рейдера к востоку от Новой Земли нарком просит доложить о предполагаемых мероприятиях.