Океан. Выпуск пятый

Топовые огни, что на макушке мачты плавучего крана, прорезались уже в полной темноте. И чуть не вскрикнула Дарья от радости: цел кран, отыскался! Видать, у них с ремонтом заело. Что ж, кран старый, на капиталку просится.

Уловив тарахтенье мотора, Ким Прокофьевич выскочил на палубу в одной рубашке. Дрожа от пронизывающего ветра, он впопыхах натягивал робу… Дарья?! Что за странность! Ведь только что радио было с «Водника»: там вновь авария. Запрашивали, нет ли верповальщицы на кране. И он прочно заверил, что не бывала.

Но о том, что ее разыскивают, доложить не успел. Не давши и рта раскрыть, Дарья первым делом спросила:

— А Славка где? У тебя?

После этого он и вовсе застыл оторопело.

— Как так у меня? А разве он…

— Что он?!

— К тебе он не…

Ноги у Дарьи подкосились.

— Нет. Не ворочался…

— А вы не разминулись с ним ненароком? — предположил Ким.

— Да когда ты хоть отправил-то его?

— Почитай, почти что сразу…

Николка-дизелист, выставивши из люка взлохмаченную башку, показал на пальцах, в котором часу Славка сорвался.

— Ох, горе мое! — вскрикнула Дарья в голос и тут же скомандовала Киму: — Одевайся живее, чего замер!

Он мигом натянул бушлат, поверх еще и дождевик напялил и, прихватив фонарь, спустился вместе с Дарьей в лодку.

Шум мотора глушил слова. И он так и не сказал ей, что принял тревожное радио с «Водника». Да и совестно было пугать ее еще одной бедой — она сейчас ни о чем, кроме Славки, и думать не в силах была.

— С чего Славка сбежал? — спросила Дарья о том, чего он опасался более всего.

— Вроде обидел я его, — не стал скрывать правды.

— Ты?! — не поверила Даша. — Не походит на тебя.

— И сам не разберу, как с языка сорвалось…

— Ладно, не казнись, сейчас не до того. Скажи лучше, где искать, куда править? По главному руслу я еще засветло прошла — ни души там живой…

— Значит, протоки надо прочистить, мог и обознаться малый, не туда загрести. Далеко от нас не ушел: он ведь без мотора, — успокоил Ким Дарью.

Найти бы его только, не проскочить…

Старица, что огибает отмель струистой скобой, вывела их чуть повыше того переката, где они свернули. Но ни на самой воде, ни на затемневших до невидимости побережьях ничего приметного глаз не обнаруживал. И на зов их не откликался никто. Хотя кричали настойчиво, в два голоса, и два эха — мужским голосом и женским — отзывались исправно.

Часы показывали двадцать один тридцать. Славка, упрятавшись в скалистых щеках от неутихающего ветродуя, изловчился распалить костерок. Жечь сырой мох — гиблое занятие, и он выломал две шлюпочные банки, сохранив для себя лишь ту, что под уключинами. Втайне надеялся, что его уже ищут. А коли так, то, пожалуй, и найдут. И прежде чем решиться на порчу лодки, часа два пробродил в поисках топлива. Но ни на какую растительность, кроме того мокрого мха, не наткнулся. И не удались он от берега — заметил бы Дарьину моторку еще дотемна.

Жиденький костерок тлел, не согревая. Жечь весла или доламывать лодку не поднималась рука. И он заставлял себя отвлекаться: старался думать о чем угодно, только не о том, что жалкое пламечко вот-вот угаснет и почернеют чахлые угли.

Невольно возвращался он к ссоре с Кимом. Почему мать не предупредила его, что не одна отправляется в рейс? Их обоих он бы и догонять не стал. И вообще, с чего это он на кране вдруг взбрыкнул ни с того ни с сего? Можно было и мирно пропустить: подумаешь, задели его. Ну и что ж, что на материной шее сидит — это никого, кроме их двоих, не касается. Придет час — отработает сполна.

И вдруг ему стало страшно за мать. Как она сейчас с ума сходит, мечется: куда ее Славочка подевался? И так ему горестно и обидно стало — и за себя, и за мать, что принялся орать во всю мочь: «Мама! Мама! Мамочка-а-а!» И ушам своим не поверил, когда из тьмы отозвался ее голос: «Слава! Славушка! Я здесь, сыно-оок!»

И кинулся к ней на голос. А нарвался на Кима. И так вот по оплошке пришлось расцеловаться с отчимом. И когда тот взмолился при матери: «Ты уж прости меня, сын!» — тут и Славку бросило в рев. И не устыдился Славка своих слез, потому что никто его ничем не укорил. И еще очень заметно было, что и Ким сам рад-радехонек: пропажа нашлась.

И. Олейников ЖРЕБИЙ

Ветер нож на гребнях точит,
Леденит нам свистом души.
Океанский знаю почерк —
Волны сталь и камень рушат.

Мне удар волны не страшен,

По плечу моряцкий жребий:
То форштевень волны пашет,
То бодает звезды в небе.

Мной отвергнут быт уютный,

За бортом ревет стихия.
Пусть мала моя каюта,
Но она — моя Россия.

М. Базоев * * *