Океан. Выпуск пятый

Самолеты описали круг и снова устремились на качающийся на волнах неподвижный корабль. Тем временем освобожденные из трюмов немецкие матросы рассыпались по палубе. Кое-кто стал прыгать в воду, другие бросились к пулеметам, и небо прочертили разноцветные трассы. «Наконец-то поняли, что к чему, — подумал Нахимов. — Пусть своих стервятников и колотят». В тот же миг одновременно две бомбы врезались в район дымовой трубы, в самую середину. Тральщик накренился на правый бок, задрал высоко вверх нос и стремительно ушел в воду. На поверхности моря, как шары-поплавки, зачернели головы людей.

— Передать на «двойку» и «четверку»: «Подойти и оказать помощь!», — крикнул лейтенант.

— Они уже и без сигнала спасают: «двойка» подбирает наших, а «четверка» — вроде немцев, — откликнулся сигнальщик.

Четыре «юнкерса», выстроившись в линию, словно взявшись за руки, набросились на катера, а два стали расстреливать из пулеметов барахтающихся в воде людей. Вокруг кораблей поднимались фонтаны разрывов и белыми строчками вскипала от пуль вода. Внезапно один из пикировщиков дернулся, задымил, пошел вниз. Вот он концом крыла коснулся гребней волн и, завертевшись колесом, рухнул в пучину.

— Ага, один есть! — закричал Нахимов и только тут заметил, что пулемет справа от мостика замолчал.

Он бросился на правое крыло: пулеметчик, обхватив руками тумбу, сползал на палубу, у его ног расплывалась лужа крови. Нахимов схватил рукоятки «ДШК» и, словно слившись с оружием в одно целое, дал длинную очередь навстречу летящему «юнкерсу». Лейтенанту показалось, что свинцовая струя сочно вспорола темно-серое брюхо. Самолет с оглушительным ревом пронесся над самыми мачтами, клюнул носом и, подняв огромный всплеск, плюхнулся в море.

— Второй накрылся! Ура! — раздалось вокруг. — Бей их, гадов. Строчи, братва! Полундра-а!

«Юнкерсы» вновь заходили для атаки. Катера рассредоточились и начали ставить дымовую завесу. Клубы желтого дыма стали затягивать район сражения. Еще один самолет, отвалив от группы, пошел на катер Нахимова. Резкие хлопки орудий, взрывы бомб и стук пулеметов слились в сплошной грохот.

Сквозь кольцевой прицел на лейтенанта надвигался бешено вращающийся винт пикировщика и поблескивающие на солнце стекла кабины. По бокам мотора на крыльях засверкали, как искры электросварки, вспышки пламени — «юнкерс» открыл огонь. Нахимов нажал на гашетку. «ДШК» взревел; казалось, очередь превратилась в длинную огненную струю, как из брандспойта хлестнувшую по самолету.

В ту же секунду лейтенанта сильно ударило в плечо и по ногам. Он медленно опустился на палубу. За кормой катера упал в воду еще один подбитый им пикировщик…

Когда Нахимов открыл глаза, он увидел белый, разграфленный на большие квадраты фанерный потолок. Лейтенант повернул голову. Откуда-то слева выплыло молодое женское лицо, и он услышал тихий, но настойчивый голос:

— Лежите спокойно, вам нельзя двигаться. Сейчас майора позову.

«Где я ее видел? Как она попала на корабль? Почему сверху белые квадраты? Кто же это? Ах да, Аллочка. Ну конечно, значит, я в госпитале».

Сестра вытерла ему лоб мокрым полотенцем и, осторожно ступая, вышла из палаты. Лейтенант пошевелил ногами, было больно, но он их чувствовал. «Целы!» — радостно екнуло в груди. Левую руку вместе с плечом покрывал гипс, словно на них надели какую-то коробку или футляр.

Тихо приоткрылась дверь, в палату вошли врач и сестра.

— Ну, как дела, герой? Улыбаешься? Значит, все в порядке, шок прошел.

Нахимов попытался ответить, но язык еле ворочался во рту.

— Какая выдержка! Уму непостижимо! — Доктор в восхищении развел руками. — Операцию ведь делали без наркоза. Напоите его соком, сестра. Теперь дело пойдет на поправку. Да, там к нему посетитель третьи сутки рвется. Сейчас можно, пропустите, но только его одного. — Доктор вышел.

— Можно? — раздался глуховатый голос.

— Входите, только ненадолго и… — сестра поднесла палец к губам, — в общем, сами понимаете.

Вошел Сорокин. Из коротких рукавов халата выглядывали красные, натруженные руки, в которых он держал какой-то кулек.

— Здравствуй, моряк.

Нахимов улыбнулся и хотел поздороваться, но получилось что-то шипящее и нечленораздельное.

— Ты молчи, молчи. Крепко тебя садануло, ну да на нас заживает быстро. А говорить не надо. Помню, в восемнадцатом, когда попал в госпиталь, доктора тоже молчать велели, так я петь про себя научился, лежу, бывало, и пою, да так здорово. Вот и ты пой, но молча. Про свои сундуки-рундуки. — Сорокин сел на край кровати. — Да, к фамильному ордену тебя представили, Нахимова. Кто он тебе? Прадед, что ли? — Сорокин хитровато сощурился. — Сам адмирал Кузнецов интересовался, как у тебя дела.

— Все. Заканчивайте. — Сестра строго посмотрела на замполита. — Спать ему надо.

— Ну, поправляйся. — Сорокин потрепал лейтенанта по щеке и вышел. В коридоре он остановился и оглянулся на дверь палаты. — Вот тебе и «пятнадцать человек на сундук мертвеца»…

О. Туманов ГОЛУБОЙ КРЕЙСЕР Из рассказов водолаза