Океан. Выпуск восьмой

Латаная-перелатаная асфальтовая дорога справа упиралась в забор подплава, а слева круто вскидывалась вверх, переваливала через раздол между сопками и дальше катилась под гору до самого моря в бухту Сладкую, куда приходили рейсовые «Кометы», связывающие городок с внешним миром.

С обеих сторон улицы торчали многочисленные деревянные одно- и двухэтажные невзрачные домишки. Сколько помнил себя здесь Щукарев, столько и стояли покорно эти старожилы, удивительно крепкие и цепкие. Ничто не старило их. Смывалась с их стен краска — их снова покрывали каким-нибудь немыслимо блеклым казенным колером. Калечили их безжалостные жильцы, и к домам-страдальцам снова прилаживали двери, рамы, заплаты. И они опять бодро противостояли натиску стихии и людей.

На стене одного из домишек висел лист кровельного железа, на котором какой-то грамотей от руки намалевал суриком: «Хазяйственные тавары». Глядя на вывеску, Щукарев вспомнил, что дома кончился запас электрических лампочек, и свернул к магазину. Домишки стояли прямо на шишкастых боках сопок, и к дверям вели от асфальтовой мостовой деревянные щербатые мостики. Справа и слева от них — сплошные бугры и колдобины, ноги переломаешь.

Щукарев по-хозяйски распахнул дверь в магазин, занес ногу над высоким порогом и замер наподобие журавля: спиной к нему стояла и разговаривала с продавцом Екатерина Михайловна Логинова, жена Николая. Трудно сказать, что испытал при виде ее Щукарев — то ли неудобство какое, то ли угрызение совести, но встречаться и тем более разговаривать с ней сейчас ему никак не хотелось.

Юрий Захарович тихонько шагнул назад, закрыл за собой дверь, спрыгнул с мостка и, насколько позволяли ему это сделать скрытые мхом кочки и ямины, быстренько шмыганул за угол барака. Там и проторчал он, плотно прижавшись к корявой стене домишки и тревожно озираясь, до тех пор, пока не ушла из магазина Екатерина Михайловна.

* * *

Триумфатор Березин был безжалостно повержен прямо с Олимпа на грешную землю. Повержен и растоптан. При всем своем пристрастии к сухой математике, человеком он был импульсивным, переживал неприятности бурно и искренне. Поэтому незаслуженная обида, которую нанес им с командиром Щукарев, повергла его в глубокое уныние. Ужинал Березин безо всякого аппетита. Выйдя из столовой, он решил подождать Логинова. Когда подошел командир, они оба молча закурили. Последнее плавание их особенно сблизило. Они молчали, но думали об одном и том же — о людской несправедливости.

Рабочий по камбузу вынес огромное ведро с остатками пищи и вывалил его в бак. Чайки тревожно, а может быть, и радостно загомонили, соскочили на землю, но чуть только матрос отвернулся, они вновь облепили край бака.

— У-у, дармоеды! Совсем летать отучились, — проворчал зло Логинов. Он переживал их со Щукаревым несогласье и тоже был не в настроении.

— Приспособились. Так и мы скоро тоже приспособимся к Щукареву и плавать отучимся, — буркнул в тон ему Березин.

— Ладно, ладно, Геннадий Васильевич, не смотрите так мрачно. Все со временем образуется.

— Легко сказать, образуется… Испытания временем не выдерживают даже часы. А мы все-таки люди. До бога высоко, до главкома далеко, а Щукарев вот он, под боком. Пока наши молитвы дойдут по инстанции, товарищ комбриг нас с потрохами схарчит и не подавится.

Логинов все-таки был другом Щукарева, и он бросил на Березина осуждающе-сердитый взгляд. Березин все понял и замолчал.

— У японцев есть бог удачи Дарума, что-то наподобие нашего Ваньки-Встаньки. — Пройдя десятка два шагов, Логинов начал сглаживать возникшую между ними неловкость. — Он олицетворяет там стойкость духа: «Семь раз упал — восемь раз поднимись». Поднимемся, Геннадий Васильевич. Поднимемся! Все, как говорится, прекрасно, а остальное — нюансы.

В казарме, у двери командирской каюты, переминались с ноги на ногу Ларин и Киселев.

— Пришли проститься, товарищ командир.

Это было понятно и без объяснений. Когда были сказаны положенные при прощании добрые слова напутствия, уже прощаясь, Ларин сказал Березину:

— А вам, товарищ капитан третьего ранга, от нас еще и особое спасибо за подарок, который вы всем нам сделали в этом походе. — Заметив на лице старпома удивление, он разъяснил: — Может, это звучит несколько высокопарно, но точно отражает наше чувство. В этом походе всех нас вы причастили к подвигу. Знаете, в нашем экипаже какие все ребята сейчас гордые и счастливые ходят?! Прямо именинники.

Старшины ушли. Березин, повеселевший, улыбнулся:

— Скажет же такое — «причастились к подвигу»… Знали бы они, какого хвоста накрутил нам комбриг за это причастие.

А после старшин пришел лейтенант Казанцев и попросил вернуть ему обратно его рапорт.

— Передумали? — спросил его Логинов.

— Так точно, товарищ командир. Передумал.

— Вот как? Значит, убедили мы вас?

— Никак нет, не убедили.

— В чем же тогда дело? Почему вы вдруг передумали?

— Меня не беседа ваша, а капитан третьего ранга Березин убедил. — Помолчал и добавил: — Очень убедительно убедил.