Океан. Выпуск второй

Выписка из судового журнала:

26 декабря 1940 года. 19.00. Все формальности таможни выполнены. Начальник, чиновники полиции, агент фирмы «Мур — Мак-Кормик» прибыли на судно для оформления свободного выхода.

19.10. Радист Брунк явился к капитану и заявил, что по заключенному контракту он с пароходом не пойдет, потребовав заключения нового контракта, на 5000 песо в месяц. Капитан ответил Брунку, что время действия ранее заключенного контракта не окончилось и потому речи о новом контракте быть не может. Брунк обязан идти с пароходом, и прежний контракт остается в силе. Но радист сошел с парохода.

В Судовую роль был вписан исполняющим обязанности радиста Гейнрих Сиречко, на жалованье юнги. Сиречко имел свидетельство почтово-телеграфного ведомства двадцатилетней давности, но по аргентинскому законоположению этого было достаточно.

19.30. Разрешение на выход в море оформлено. Чиновники сошли на берег.

Лоцман и капитан поднялись на мостик. К борту подошли буксиры.

— Отдать концы! — подал команду капитан.

С высоты мостика ему отчетливо было видно, как запенилась вода за кормой у буксиров. С берега отдали швартовые. Буксиры потянули судно от стенки.

«Ну, вот и все», — подумал капитан.

У брашпиля стоял Карл Пиик. Он сорвал с головы берет и радостно взмахнул им. Сантиметр за сантиметром пароход отходил от берега.

Неожиданно капитан увидел, как из-за портовых складов на причал выехала серая легковая машина. Видно было, что водитель очень и очень спешит.

Судно уже отошло от стенки метра на три. Автомобиль резко затормозил. Из кабины выскочили полицейские. Один из них, сложив рупором ладони, крикнул:

— На «Каяке»! Выход в море вам запрещен. Запрещен!

Полицейский выхватил из кармана какую-то бумагу и помахал в воздухе. Калласте показалось, что тяжелая рука сдавила ему горло, кровь ударила в виски.

— Что с вами? — спросил лоцман. Следя за буксирами, он не заметил полицейских.

— Ничего, — сказал Калласте, — ничего.

Он повернулся спиной к берегу, закрывая от лоцмана и полицейских, и машину, и всех провожавших. Игнасте видел, что полицейские еще кричали, метались по пирсу. Потом машина сорвалась с места.

Буксиры отошли в сторону. Вот уже остался позади американский банановоз, стоящий у электростанции Чада, прошли два судна под английским флагом. С борта одного из них вслед «Каяку» помахала платком какая-то женщина.

«Уйдем, — подумал капитан. — Уйдем. Нам только бы вырваться за трехмильную зону».

С бака крикнули:

— Справа по борту катер!

Но капитан уже и сам видел этот катер. На его палубе стояли полицейские. Катер подошел к «Каяку».

— Лоцман, остановить судно, — сказали с катера. — Пароходу выход в море запрещен!

Лоцман глянул на капитана и положил руку на рукоять телеграфа.

— Прошу вас, — сказал Калласте, — продолжайте вести судно.

Но лоцман покачал головой:

— Я не могу не выполнить указания полиции. Меня снимут с работы.

— Мы составим акт, что отстранили вас от проводки. Судно я выведу сам. На внешнем рейде мы высадим вас.

Лоцман мгновение раздумывал, потом снял руку с телеграфа.

Калласте перевел рукоять телеграфа на «полный вперед». Палуба задрожала под ногами. Буксир с полицейскими начал отставать.

Но было поздно. У створов выхода из Нового порта поперек фарватера встал второй катер. Калласте понял, что «Каяку» не уйти.