Океан. Выпуск второй

Луч локатора цеплялся за какой-то безымянный мыс земли Камчатской. До него было пятнадцать миль, он лежал на западе. На юге, мористее, была целая россыпь светящихся точек. Они были похожи на жучков, которые медленно сбегаются и разбегаются. Они двигались довольно кучно, и капитан, приглядевшись, понял, что они идут к берегу — колхозные боты и «эмэрэски» [9]. Другие уходили в море; очевидно, это были кавасаки японской флотилии. И вот где-то рядом с этой россыпью огоньков, а возможно, и среди них была «семерка». Она еще не выделилась из кучки, но Илья Ефремович смотрел и смотрел, пока не зарябило у него в глазах. Наконец ему показалось, что одна точечка удаляется от других и держит курс на север вдоль берега. Это могла быть только «семерка».

— «Семерка» идет, — сказал капитан штурману, но это слышал и завлов, — только далеко она, около девяти миль… М-да!

Илья Ефремович сделал шаг в сторону рулевого, который застыл на возвышении и едва касался ладонями рукояток, и тут понял, что здорово потемнело. Сумерки спускались на грозно дышащее море. Но это были неестественные сумерки.

Штурман с минуту потоптался на своем месте, подошел к локатору. Ему не терпелось проверить, не ошибся ли Илья Ефремович. Он волновался за «семерку», как и все, но, быть может, сильнее других, искреннее, чище других по той причине, что он дружил с Евгением Карповичем и искренне любил сурового старшину.

Штурман доложил:

— Слышу «семерку»! Алло, Женя, Женя, как у вас? Прием!

Валерий Иванович откинулся от рации, сказал радостно:

— У них все нормально, идут, идут полным ходом!

— Значит, точно они, — сказал Илья Ефремович. — Почти под носом у японцев. Далече им топать, часа полтора, а то и все два телепаться будут… М-да…

«Семерка» шла к плавзаводу полным ходом. Журчала, пенилась за бортами вода, ставшая, как и небо, черной, холодной на вид. Волны были еще небольшие, а ветер дул порывами, и каждый новый порыв был сильнее предыдущего. Вася Батаев, по своей привычке, растянулся на носу, расчистив место от крабов, но скоро ушел, потому что тяжело нагруженный бот стал зарываться в воду. Ловцы собрались у рубки, держались за нее, прижавшись к ней спинами. Они надели капюшоны, плотно затянули их и стояли, заметные далеко, оранжевые с ног до головы. Нелепо торчали у них на груди и на спине тоже оранжевые поплавки спасательных поясов. Олег от нечего делать вытащил из специального кармашка пояса свисток и теперь периодически дул в него. Его примеру последовали и другие. Образовался как бы свистковый оркестр, верещавший на все лады. Старшине эта музыка не нравилась, он подумал, что хорошо — море пустынное, а то со стороны могло бы показаться, что на боте собрались не совсем нормальные люди. Но замечания Карпович не делал, молча стоял на корме и рулил, стараясь это делать осторожно, не подставляя борта волнам. Чего доброго, они могут перевернуть суденышко, осевшее в воду чуть ли не по самую палубу.

— Хорошо едем, — просто сказал Костя Сереге.

Они оба в свистковом оркестре не участвовали не потому, что не захотели, а потому, что в их поясах свистков не оказалось.

— Не едем, а идем, — поправил Серега Костю. — Ехать можно на телеге, по суше, а на море ходят. Привыкай к морскому языку, раз стал рыбачить, сколько раз тебе говорить!

Серега с первого дня взял на себя роль наставника и не уставал то и дело поправлять своих малоопытных товарищей, учил их морским словам. Однажды завлов велел ему и Косте смыть с палубы строительный мусор, но шпигаты быстро забились, и по бортам образовались лужи.

— Иди почисть шпигаты, — быстро и неразборчиво сказал Серега, махнув рукой в сторону борта.

Самолюбивый Костя не стал переспрашивать товарища, молча побрел к борту, мучительно размышляя, что же ему надо чистить. Он потихоньку огляделся, но ничего достойного внимания не увидел. Чистят что-то грязное, так размышлял он. Медь, ту драят, но ему велено не драить, да и медного вокруг не видно, а чистить. И Костя логическим путем решил, что надо почистить леера, протянувшиеся вдоль бортов. Они, кстати, были ржавые, с облупившейся краской. И он пошел к боцману, взял у него наждачной бумаги и принялся за дело, а Серега умирал от душившего его смеха, наслаждался, глядя на Костю.

— Зачем ты это делаешь? — спросил у Кости пробегавший мимо мастер, которого прозвали Голубчиком.

— Шпи… шпи чистю, — отвечал Костя, не разобравший слово «шпигат», а потому схитривший. Он невнятно пробормотал два раза первое слово, зато выделил второе, хорошо ему известное и понятное по смыслу.

— Леера, пожалуй, не надо, — сказал мастер, моментально сообразивший, что Костю или разыграли, или он что-то напутал. — Вот комингс [10]надо, и не просто чистить, а надраить до блеска.

— Леера не надо? — тревожно спросил Костя. Значит, он чистит леера, а не те штуки, которые велел чистить Серега. — Так ржавые, а я как раз свободен, вот и решил. Потом их можно покрасить.

Мастер глаза выпучил от восторга.