Океан. Выпуск второй

В сетях оказался не тюлень, а громадный палтус, килограммов на семьдесят. Это была редкая добыча. Вообще в крабовые сети довольно часто попадают крупная камбала, бычки. Особенно охотские бычки по полпуда весом, но их на флотилии презирали. А вот палтус…

— Осторожно, ребята, — волновался старшина, которого охватил азарт, — не упустить бы. Мы его кандеям сдадим и вечерком славно попируем.

Дюжий Вася ухитрился подцепить рыбину багром и один вытащил ее на бот. Затем палтуса впятером перетащили на нос, привязали веревкой и для верности еще навалили на его черную спину килограммов сто цементных грузил. Василий Иванович со знанием дела стал рассказывать, как вкусен вяленый палтус, но неплох он и жареный. Лишь Василий Иванович да Карпович видывали раньше такую крупную рыбу, для остальных это было впервые.

— Это же кабанчик! — ахал белорус Костя.

— Телок, — поддакивал ему Олег Смирнов из Ставрополя. — Неужели крупнее бывают?

— Бывают, — вдруг сказал Вася.

Вся команда «семерки» залилась смехом.

Не смеялся только старшина. Он почувствовал некую перемену вокруг. Точнее, не он почувствовал, а его когда-то сломанная нога. Она вдруг заныла, хотелось ее сильно-сильно вытянуть и даже стукнуть. Старшина понял, что происходит резкая смена атмосферного давления. Он глянул на часы. Было немногим больше двенадцати. Потом он глянул на море, на небо. Море ласково искрилось, дробя солнечные лучи. Оно было нежное и спокойное, а окраска неба чуть-чуть изменилась. Вместо глубокой синевы в нем появилась едва уловимая белизна.

— Серега, — с легкой тревогой в голосе крикнул старшина на корму, — через десять минут выходи на связь с базой.

Потом он немного подумал, и подумал он о совершенно постороннем — о Владивостоке, о доме. Ему вдруг необычайно сильно захотелось быть там, а не здесь, и взъерошить волосы на голове Федьки, а потом лечь на диван и крепко уснуть.

Он помотал головой, отгоняя наваждение, и положил руку на плечо Василия Ивановича:

— Ты того… чтоб двигун был, как всегда, в порядке!

Этого можно было и не говорить мотористу «семерки». Василий Иванович был из тех, на кого можно положиться. Они со старшиной промышляли краба не первую путину и попадали в переплеты, и не было еще случаев за много лет, чтобы на воде у Василия Ивановича заглох мотор, чтобы в море кончилось горючее. У других и кончалось горючее, и глохли моторы, и мотористы не всегда были виноватыми. Просто так получалось, потому что двигатели на ботах не особые, а обычные, серийные. И баки с горючим имеют ограниченный объем.

Через десять минут, ровно в двенадцать часов тридцать минут, Серега вышел на связь с базой, но база молчала. Серега слышал лишь треск и шипение так, словно рядом около уха зажгли костер.

— Женя, база молчит, — сказал Серега старшине.

— Так, — сказал старшина, — выйдет на связь через полчаса, но ты, друже, прилипни к рации и не отходи, пока я не велю.

Скрипела лебедка, тарахтел мотор, мелькали руки, росла гора крабов на носу и заполнялся трюм. Экипаж «семерки» продолжал работать, как обычно. Олег Смирнов работал и руками и языком. Он доказывал старшине, который мучительно размышлял, надевать всем спасательные жилеты сейчас или потом, что на крабовой путине труднее всего, что «на рыбе» легче, на промысле китов легче.

— Возможно, возможно, — бормотал Карпович.

— Да не возможно, Женя, а точно, — горячился Олег. — Я лично второй раз на краба не пойду. Я домой так и написал: «Наконец узнал, где зимуют раки». Ну, узнал — и хватит. Я не такой железный, как ты, Женя. У тебя это семнадцатая путина. Ужас! Ты жизни не видал!

— Возможно, возможно, — бормотал старшина.

Работали и перекидывались словами Костя с Васей. Они говорили о разном.

— Глянь, вот крабище! И какой-то оранжевый. Если вытянуть за лапы, метра полтора будет.

— Буза. Я читал, японцы у своих берегов чудо поймали — пять метров!

— Слушай, а крабы никогда не откусывали кому-либо палец?

— Будто нет. Они же ленивые, только в воде быстрые.

— А я, когда их первый раз увидел, так испугался. Как, думаю, за что их хватать? Все норовил не за клешни. Потом, на базе уже, взял со стропа живого краба и сунул ему в клешню лезвие ножа. Так он, паразит, не сжимает.

— Надо было ему под брюхом пощекотать.

— Он все равно сжал. Наехало на него и сжал. Веришь, сталь захрустела, щербинки на жале остались, а клешня — хоть бы хны!

— Это он может. Сильная животина.

— Какая животина? Растение!

— Ну, не знаю. Максим Иванович, правый крабовар, мужик умный, говорит, что краб ни то ни се. От растений ушел, а к животным не пришел.

— В общем, ни рыба ни мясо. Но вкуснее того и другого. Сказано — деликатес!

— А меня мутит от него. Не могу много съесть. Вот обдомины[7] жареные — это вещь. Как курятина, только нежнее. Давай сегодня вечером нажарим обдомины.

— Сегодня палтусятина. Забыл?

— Да, сегодня рубанем палтуса — и спать. Сколько на этом поле наших сетей стоит?

— Витька-бортовик говорил, что двести шестьдесят. Пять перетяг.