Океан

Абелай Пердомо замолчал и глубоко задумался. В правоте кума у него не было никаких сомнений, однако ему было тяжело представить себе море, в котором бы не водилась сельдь. Эту рыбу с белым и нежным мясом достаточно было лишь немного поварить, чтобы приготовить вкуснейшее хареадо, ну а дальше ветер и солнце Лансароте высушивали его, делая еще вкуснее. И этот вкус он помнил с тех пор, как начал помнить себя. Хареадо было главным угощением жителей острова, и он, как ни силился, не мог себе представить, что на свете могут существовать народы, которые никогда не видели сельди, — точно так же Асдрубаль был не в силах поверить, что где-то не едят гофио.

— И чем живет такой народ?

— Чудом, полагаю…

Услышав ответ друга, он не мог не улыбнуться, хотя в глубине души это волновало его. Испокон веку океан отделял Канарские острова от материка точно так же, как камни Рубикона отделяли их поселок от других. Для человека, родившегося на каменистых, засушливых землях Плайа-Бланка, поверить в то, что на земле есть места, где вода замерзает от холода, леса зеленые и густые, пресная вода течет так же свободно, как дует ветер, а дожди идут так же часто, как к берегам Лансароте приходят косяки рыбы, было делом почти немыслимым, все равно что кто-нибудь рассказал бы рядовому американцу о том, что где-то автомобили растут на деревьях, а коровы дают пиво вместо молока.

— Мне не понравится.

— Знаю. Но ты все равно хочешь уехать.

— Речь идет о моем сыне. И о моей семье. И о моем селении. — Абелай выбил трубку о тот же камень, о который выбивал ее уже тридцать лет, и добавил: — Отъезд для нас самый лучший выход, да и жителям Плайа-Бланка будет только лучше. Я знаю, что об этом меня бы никогда не попросили, и поэтому я поступлю именно так. Возможно, когда-нибудь я и вернусь.

— Мне будет не хватать тебя… Тебя всем нам будет не хватать, — вздохнул дон Хулиан. — Тебя здесь все любят.

— И это очень тяжело, — ответил Абелай. — Ты представляешь, что такое жить где-то, где ты не знаешь никого и тебя никто не знает? Это должно быть грустно. Очень грустно.

Айза смотрела на отца, так сильно вцепившегося в руль, что побелели костяшки пальцев. Абелай же глядел прямо перед собой и не бросил ни единого взгляда на сливавшийся с горизонтом остров, с рождения бывший его домом. Она думала, как же, должно быть, приходится тяжело отцу, который вынужден покидать место, где покоились его собственный отец Езекиель, его мать, младший брат Исмаель, умерший в раннем детстве, и все его предки, рядом с которыми он однажды думал лежать и сам, место, где в незапамятные времена пустили корни люди по фамилии Пердомо, самые смелые, самые ловкие и самые отчаянные рыбаки острова, а может статься, что и всего архипелага.

Ей захотелось подойти к отцу и сказать, как ей жаль, попросить за все прощение и объяснить, что она никогда не хотела отличаться от других девушек поселка, на которых никто особенно и не смотрел.

Поставив в маленькую каюту старое зеркало, с которого уже давно стерлась золотая краска, зеркало матери, в которое Аурелия смотрелась, еще будучи невестой, в день собственной свадьбы и с которым так и не пожелала расстаться, Айза впервые посмотрела на себя почти во весь рост и снова задалась вопросом: почему мужчины так на нее реагируют? Почему при виде ее груди и бедер, заглядывая ей в глаза, они превращаются в безумцев, готовых бежать на край света, лишь бы прикоснуться к ней. Все это казалось ей настолько абсурдным и нелепым, что порой она думала, будто происходящее — очередной кошмар, в которых появляются мертвецы, тонут суда или возвещают о своем приходе рыбы.

Но только ни один сон не длится так долго, уж она-то это знала.

Напряженные и печальные лица братьев не были сном, не был сном и отсутствующий взгляд матери, и бешеные глаза отца, когда он, вцепившись в руль, не отрываясь смотрел на нос баркаса, с тоской ожидая того мига, когда остров наконец исчезнет за его спиной.

Они, словно толстенными канатами, были привязаны к Лансароте и тащили его на буксире, зная, что только тогда, когда вершина Огненной горы, Монтаньи-де-Фуего, окончательно погрузится в море, буксирный трос лопнет, они будут свободны и смогут наконец-то подумать о будущем.

После полудня они прошли рядом со стаей дельфинов, куда-то сильно спешащих и даже не остановившихся, как это обычно бывает, чтобы поиграть, поплавать наперегонки или потереться со скрипом спиной о форштевень. Асдрубаль умел подзывать дельфинов свистом, совсем как дрессированных собак, но тут они даже не обратили на него внимания. Все поняли, что дельфины не хотят задерживаться, так как ищут землю, а другой земли, кроме острова Лансароте, с которого они бежали с такой поспешностью, поблизости не было. Вскоре дельфины должны были пройти проливом Бокайна, покружить у берега Плайа-де-Папагайо, возможно, они поднимутся до Арресифе, ожидая появления больших кораблей, выходящих из порта, а на следующий день продолжат путь к богатым бухтам Тарфайа, где наполнят свои брюхи салакой, скумбрией и сардинами.

Когда же дельфины спят?