Океания. Остров бездельников

Когда мы входим в лагуну Ровиана, я понимаю, что вид с моря был обманчивым. Лагуна усыпана островами. Одни довольно большие, покрыты лесом и обитаемы — вдоль их берегов беспорядочно разбросаны деревни. Другие — крохотные и безлюдные; на них высятся лишь несколько кокосовых пальм. Есть и настолько маленький остров, что тут растет всего одна пальма, а его можно целиком накрыть пляжным полотенцем. Неожиданно мне приходит в голову эгоистичная мысль: Соломоновы острова — это ведь последнее место на земле, еще не затоптанное шлепанцами и туристическими ботинками отдыхающих с их низкопробными продуктами питания. Только подумайте, с какой беспардонностью они вламываются в самые сокровенные уголки планеты, бездумно расширяя размах золотых арок «Макдоналдса»!

Было в здешних местах что–то волшебное, потаенное, вневременное, будто тут никогда ничего не менялось, словно этот мир был глубоко запрятан и найти его не представлялось возможным. Как и испортить. Однако я понимал, что занимаюсь самообманом.

Когда мы пробираемся по илистому каналу между двумя островами, Стэнли и Смол Смол Том, настоявшие на том, чтобы мы взяли их с собой и валявшиеся все время на носу, приподнимаются и начинают возбужденно указывать куда–то вправо.

— Они хотят, чтобы ты посмотрел этот остров, — ухмыляется Кисточка.

— Отлично, — хихикаю я с видом человека, догадывающегося, что его собираются разыграть.

Мы причаливаем к острову, и Кисточка вытаскивает из воды двигатель. Парни, перепрыгивая через ветви и стволы упавших деревьев, углубляются в буш, показывая дорогу. Я неуверенно следую за ними. Под навесом деревьев, почти не пропускающих солнечный свет, мы выходим на абсолютно круглую поляну. В самом ее центре из земли поднимается белая скала в форме зуба — странная геологическая аномалия для этих коралловых островов.

Направляясь к ней, замечаю, что остальные остаются на краю поляны. Я неловко улыбаюсь им, делаю еще несколько шагов вперед, и глаза вдруг начинают вылезать на лоб. На меня устремлены сотни взглядов из пустых глазниц — это пялятся черепа с разверстыми ртами. Нарядная оранжевая бабочка вылетает из отверстия, где когда–то находились обтянутые кожей хрящи носа, зубы рассеяны у подножия этой сложенной из черепов пирамиды, как орехи нгали. Я пытаюсь удержаться на ногах, а когда делаю шаг назад, меня ослепляет яркий луч солнца.

И тут же повсюду между деревьями начинают мелькать человеческие фигуры, которые то появляются, то исчезают. Когда они приближаются, слышится приглушенное улюлюканье охотников за головами. Я стою, повернувшись спиной к святилищу, жалостно натянув шляпу на уши, пока меня не окружают со всех сторон.

Чернокожий, почти полностью обнаженный воин с белой боевой раскраской грубо вытаскивает в центр поляны скулящего старика. Схватив его за волосы, он оттягивает назад голову, обнажает морщинистую шею старика и одним ударом ножа обезглавливает его. Все происходит практически беззвучно — лишь приглушенный всхлип, когда нож вспарывает дыхательное горло, и вздох удивления вырывается из искаженного рта жертвы.

Расписанный воин поднимает голову и издает крик радости, а из джунглей уже доносится торжественный грохот барабанов. Со лба у меня сочится пот, заливая глаза. Я утираю его, и, когда поднимаю глаза, передо мной уже раскачивается отрезанная голова Роберта, истекающая красными чернилами. При этом он умудряется сохранять свой самодовольный чопорный вид.

— Сэр, моя мама хочет знать…

И все начинает вращаться вокруг меня.

— Все хорошо, мистер Уилл? — с заботливой улыбкой интересуется Стэнли.

— Э–э… да, конечно, все прекрасно, спасибо. Все это очень интересно. Да. Потрясающе. Может, пойдем обратно? — добавляю я, направляясь совершенно не в ту сторону.

— Кисточка, а откуда эти… откуда они?

— Малыш говорить мне ты испугаться чуть–чуть!

— Да. Понимаю, ха–ха! Жаль, не сработало, а?

Черепа оказываются останками почитаемых предков, сохраненными для воздания им почестей. И хотя по большей части подобные усыпальницы уже были заменены христианскими погостами, эту оставили в знак почтения к усопшим. Впрочем, вероятно, когда–то черепа валялись в буше повсюду, как кокосовые орехи, поскольку считалось, что если отрезанную у человека голову принести домой, то можно приобрести всю силу убитого. Зачастую головы врагов держались живыми — то есть враг не обезглавливался, а содержался в темнице до тех пор, пока жителям деревни не требовалась дополнительная сила или пока не истощались их запасы продовольствия. Таким образом решалась проблема сохранения свежего мяса в отсутствии холодильников.

Лишь в 1892 году был убит кровожадный вождь племени охотников за головами Ингава, не ленившийся проплыть более сотни миль, чтобы получить товар желаемого качества, а его крепость на берегу лагуны Ровиана, где мы теперь находились, сожгли. Охота за головами и сопутствующий ей каннибализм сдерживались миссионерами и колониальными властями в 1920–х годах, а после Второй мировой войны и вовсе сошли на нет.