Океанский патруль. Том 1. Аскольдовцы

– Воевать с русскими, – сказал он после долгого молчания, снова наполняя стаканы, – это значит засушить финские земли, не иметь своего хлеба, ячменя, картофеля, это значит быть зависимыми от стран Европы. Вот, например, у меня усадьба в тридцать гектаров. Земля бедная. До войны вся наша Суоми покупала фосфаты и калийные удобрения в России. Это было близко и дешево. Три года войны с Россией – и наши земли засохли…

Он поковырял в зубах спичкой, посмотрел на Суттинена в упор:

– Я не люблю, когда при мне русских называют москалями или рюссами, – смело, даже чересчур смело для финского офицера, заявил он.

Суттинен залил обиду спиртом. В голове зашумело. «С утра не жрал, – вяло подумал он, – еще опьянею…»

– Ерунда! – сказал он, потрогав под столом плетку. – Надо захватить Хибины, разгромить Пиетари, и тогда у нас будут свои удобрения, своя картошка в Ленинградской губернии.

– Мне кажется, – весело ухмыльнулся Юсси Пеккала, – наша Суоми была бы сейчас рада сама отдать русским одну из своих провинций, только бы вылезти из войны…

– Как? – переспросил Суттинен, отрыгнув рыбой.

Но полковник стал чистить картофелину; вместо него ответила Кайса.

– Да, – сказала она, слегка покачнувшись, – на любых условиях. К черту все! Виипури, Сортавала, Петсамо, Карелия – все!.. Пусть русские ставят пограничные столбы хоть на Обсерваторной горке в Хельсинки, только бы вырваться!..

– Сумасшедшая! – крикнул Суттинен. – Дай большевикам только мизинец, и они отхватят тебе всю руку. Они оккупируют нашу Суоми!..

Дуя на горячую картофелину, Юсси Пеккала посмотрел, как лейтенант отпил полстакана разведенного спирта, и внушительно заметил:

– Русские могли оккупировать нашу Суоми еще в «зимнюю кампанию». Однако они не сделали этого.

– Однако, – подхватил лейтенант, – они захватили лучшие участки земли в Карелии.

– Это право победителя, – спокойно ответил Пеккала.

Суттинен вспомнил, что к русским отошло сто шестьдесят гектаров леса, принадлежавшего отцу, и, выдернув из-за голенища плетку, он хлестнул ею по столу – три пули тупо долбанули доски.

– Я! – крикнул он, чувствуя, что кричать не следовало. – Капитан Картано!.. Да мы!.. А вы!.. Спелись? Кайса, ты шлюха!..

Полковник вложил пуукко в ножны, аккуратно вытер губы платком и встал из-за стола.

– А ну, – сказал он. – Дверь, надеюсь, найдете?..

На улице Суттинен упал. Его положили на телегу, подсунули под голову чемодан, и всю дорогу он пьяно выкрикивал:

– Я вас… всех!.. Хибины тоже… У меня вот… дьяволом похищено… снова найдено…

* * *

На позиции он прибыл рано утром, изнемогая от головной боли. Немецкий военный советник Штумпф встретил его у входа в командный блиндаж.

– Русские ведут себя подозрительно. Нам приходится держать солдат в постоянном напряжении. Это тем более трудно, что вести с других фронтов неутешительны. Скрывать действительное положение вещей невозможно, какими-то окольными путями они узнают все сами. Очевидно, из листовок, которые русские догадались просто накалывать на сучок любого дерева в лесу. Караульную службу солдаты несут неохотно. Я очень рад вашему приезду, херра Суттинен, потому что с этим вянрикки Вартилаа очень трудно работать: он боится солдат. И, по сути дела, всей ротой заправляет капрал Теппо Ориккайнен…

Прибежал заспанный вянрикки:

– Поздравляю вас, херра луутнанти, с прибытием в роту!..

Суттинен хотел выругаться, но смолчал. Разговаривать с Вартилаа по-фински в присутствии военного советника было неудобно, и он заговорил по-немецки:

– До меня доходили слухи о падении в роте дисциплины. Прошло два месяца со времени моего отъезда, а вами не было произведено ни одной удачной вылазки. Русские обнаглели. Где это видано, чтобы москали вырезали чистокровных суомэлайненов без единого выстрела?..

Первая землянка, с которой он начал обход своей роты, была по колено залита водой. Солдаты лежали на черных, прокопченных нарах, кто-то черпал клюкву из бочки, стоявшей в углу. Пахло кислыми портянками, мокрыми бревнами, сырой жирной землей.

– Встать!.. Я что сказал? Встать!..

Солдаты нехотя попрыгали в воду. Хмурый утренний свет, падавший через открытую дверь, освещал их небритые утомленные лица. Заметив Теппо Ориккайнена, лейтенант спросил:

– Капрал, каковы потери во взводе?

– Одиннадцать человек, херра луутнанти.

– Перкеле! Вы что?.. И дальше думаете так воевать? А это кто не встал?

Суттинен подскочил к нарам, на которых лежал солдат, с головой накрытый большим газетным листом «Суоменсосиалидемокраятти».

– Встать! – заорал Суттинен.

Газетный лист с жирным заголовком «Война до победного конца!» не шевельнулся.

– Встать!..

Солдат лежал.

Суттинен в бешенстве рванул из-за голенища плетку, замахнулся, и… плетка осталась в руках капрала, успевшего перехватить ее сзади.

– Нельзя, херра луутнанти, – строго сказал Ориккай-нен. – Он мертвый. Грех!..

Суттинен вырвал из рук капрала плетку и шагнул к двери. За его спиной кто-то сказал отчетливо:

– Вернулся… собака Суттинен!..

По горячим следам