– Плохо мне, Аглаюшка, – запечалилась она, – ох, как плохо!.. Все аскольдовские бабы идут ко мне, ищут утешения, я точно мать для них. А что я могу сказать им, что?.. Вот раскину карты, точно цыганка какая, и начинаю: мол, все кончится благополучно. Утешительных слов людям, как собаке ласки, хочется… А меня-то кто утешит, Аглаюшка?.. Кто?.. Ведь мне хуже, чем кому-либо!.. Я-то знаю правду о своем муже. Рассказали матросы… И чует мое сердце, что не увидимся мы с ним больше…
Аглая молча обняла тетю Полю, поцеловала ее в седой висок. Боцманша положила на стол руки, задумчиво сказала:
– Как вспомню, что заставила его у начальства добиваться, чтобы он воевал, у меня так сердце кровью и обольется. Ведь, выходит, я сама будто приговор ему написала. А после, как подумаю, что не я, какая-нибудь другая жена своего мужа сейчас бы оплакивала, так кажется, – нет, пусть уж лучше я! Мне не привыкать, я баба крепкая…
Старенький мотобот, шедший на полуостров Рыбачий, шатался с борта на борт, как пьяный, поскрипывая бимсами от каждого удара волн. Электрическая лампочка, получавшая накал от динамо-двигателя, горела неровным, раздражающим светом. Когда мотобот с трудом влезал на волну, лампочка светила едва-едва, а когда корма взлетала на гребень, обнажая винты, и движок развивал бешеную скорость, она заливала отсек ослепительным сиянием.
Около острова Шалим мотобот долго качался на рейде, слышались всплески весел, по палубе прогрохотали тяжелые сапоги, и в люк кубрика неожиданно спустились трое матросов. Аглая с трудом узнала в этих повзрослевших, одетых по-походному пехотинцах прежних щеголеватых аскольдовцев.
Матросы удивились встрече не меньше нее:
– Аглая Сергеевна, ну мы-то – ладно, а вот как вы сюда попали?..
Алеша Найденов, на плечах которого теперь тускло светились погоны сержанта морской пехоты, хозяйственно распорядился:
– А ну, кто-нибудь, жми на камбуз за кипятком, сейчас чай пить будем. На таком катере, как этот, еще часа два протащимся…
По-деревенски прижимая буханку хлеба к груди и орудуя длинным австрийским тесаком, Борис Русланов тихим голосом рассказывал о гибели «Аскольда». Потом все стали вспоминать тралмейстера Никонова, желая этим, очевидно, сделать приятное Аглае.
По трапу сбежал вниз Ставриди, держа в руке фыркающий паром чайник. Вешая чайник на ремне к потолочному бимсу, ибо поставить его было нельзя – качало, он сообщил:
– Сказал Ярцеву, чтобы шел к нам. «Нет, – говорит, – я на палубе посижу…»
– Ну, тогда давайте за стол… Аглая Сергеевна, у вас кружка есть?
– И кружки нет, и чаю не хочу. Спасибо! Вы лучше скажите, какой это Ярцев?.. Случайно не лейтенант-разведчик?
– Он самый, – отозвался Ставриди, пытаясь поймать гулявший от борта к борту чайник. – Наше счастье, что мы к нему попали. Мы с ним раньше других в Норвегии побываем…
Аглая вспомнила высокую полутемную палату морского госпиталя. Вспомнила перевязанного, измученного раной человека, который первым рассказал ей о муже.
– Он сейчас ничем не занят? – спросила Аглая.
– Кто?
– Да лейтенант ваш.
– Нет, морем любуется, ему бы моряком быть, а не разведчиком…
Аглая откинула люк, выбралась на палубу. В носу мотобота, у самого среза фальшборта, сидел в шинели, накинутой на плечи, Ярцев. Ему словно доставляло удовольствие наблюдать, как нехотя расступаются волны, как в разбеге водяных валов то там, то здесь рождаются пенные барашки.
Аглая подошла к нему сзади, тронула лейтенанта за плечо:
– Матросы мне сказали, что вы ничем не заняты, но вы, кажется, заняты, и даже очень…
– Аглая Сергеевна! – удивился лейтенант. – Очень рад вам, садитесь, – и, отпахнув полу шинели, он уступил ей место у фальшборта.
Она села рядом с ним, спросила:
– Вы тоже на Рыбачий?
– Да, пока что на Рыбачий… Простите, я даже не поздравил вас.
– С чем?
– Ну как с чем!.. С офицерским званием! Теперь мы с вами как бы наравне: вы – лейтенант, я – тоже…
– Что вы! Звание-то у нас одно, а вот дело – разное, никак нельзя равнять…
Ярцев, сощурив глаза, бегло оглядел южный берег Мотовского залива, спросил:
– У вас хорошее зрение?
– А что?
– Вон посмотрите туда… Видите, по склонам сопок извивается такая тонкая ленточка?
– Вижу.
– А по этой ленточке движутся мелкие жучки… Видите?
– Да.
– Так вот, это грузовики немецкие. На передовую едут к Титовке.
– Неужели? – удивилась Аглая. – Так близко?
Ярцев ловко закурил на ветру, сухо улыбнулся:
– Ваш муж, Аглая Сергеевна, и мой друг, наоборот, всегда был доволен тем, что близко и не надо далеко отходить от берега.
– А вы с ним были на этой дороге?
– И не однажды, – ответил Ярцев. – В сорок втором году мы чуть ли не каждую ночь делали там засады.
Аглая задумалась, а Ярцев снова стал наблюдать за волнами. Оба долго молчали, потом лейтенант спросил:
– Сегодня, кажется, суббота?
– Да.
– Это хорошо.
– Что хорошо?
– То, что суббота.
– Почему?
– Потому, что по губе Эйна, куда мы идем, немцы по субботам не бьют из дальнобойных. У них все по расписанию. Сегодня они гвоздят губу Мотка… Слышите?..
Аглая ничего не услышала и, немного помедлив, сказала:
– Можно задать вам один вопрос?
– Пожалуйста.