Ох и трудная эта забота из берлоги тянуть бегемота. Книга 2

Разжав пальцы, Старый показал, что аттракцион чудес на сегодня окончен, а ехидный вопрос был сродни ушату холодной воды в лунную ночь. Зверев уже не был тем наивно верящим, вот пригласи он сейчас товарища Сталина, и тот все сделает. Сегодняшний Дмитрий Павлович понимал, что пахать и думать, точнее разрулит и пахать, придется ему, но отчего-то именно сейчас, подвыпившему морпеху открылась чудовищная сложность проблемы переустройства России.

— Степаныч! Без понтов, пока не разберусь никуда не полезу!

— Рад за вас, молодой человек. В таком случае первое задание — вытряси из нас все, что мы помним о китайской модели. Эх, еще бы с НЭПом разобраться, но не судьба. Нет у нас Интернета, а мы с Вовой кроме работ Ленина толком ничего не знаем.

* * *

Утро следующего дня обещало погожий день. За окнами едва забрезжило, когда голосистые колокола ближайшей церквушки разбудили вчерашнее «воинство». Из опасений выволочки от Настасьи, сегодня во двор всех выставил Мишенин.

— Так, алканавты, немного разогрелись? Тогда шустрее, шустрее, и до пота. Господин Зверев, помнишь, как ты надо мной измывался? Вот и прилетела, как ты изъясняешься, ответка, а если что не так, то моментом донесу Настасье. У меня не забалуешь, — Ильич явно соскучился по своим друзьям. Между тем угроза подействовала и через час вся компания докрасна растиралась полотенцами.

— Дим, налей еще чайку, — протяну свою чашку Мишенин, — Борис, а что ты вчера вещал о смене фамилии? — с ехидством полюбопытствовал математик.

— Тревожно мне за тебя, — не стал лукавить Федотов.

Борис понимал, что серьезную проверку их документы не выдержат и если российские более-менее подтверждались записями в «амбарных книгах», то с якобы работой на чилийских рудниках дело обстояло хреново. На письменный запрос ответ придет с подтверждением — купить записи наши герои исхитрились, но копнут глубже и это прикрытие накроется медным тазом. Более же всего волновало положение Ильича, ведь в случае наезда злых дядей из серьезной конторы, он там останется совсем один и выдержит ли? В том были сомнения.

— Понимаешь, Ильич, если для всех ты будешь нанятым директором, то какие к тебе претензии? Но тогда должен исчезнуть чилийский Мишенин, а в идеале погибнуть.

— Зато появится дон Себастьян Перейра, торговец черным деревом, — заржал Зверев.

Спасибо вам за заботу, дорогие соотечественники, но пока мы путешествовали по Европе, было время продумать. И знаете где вы прокололись? — Ильич обвел взглядом притихших олухов. — Вы не пригласили меня на лекции. Друзья мои, вы на что рассчитывали? Я должен был ничего не заметить или, хуже того, заподозрить вас в попытке меня… м-м-м кинуть? — Ильичу было не просто воспользоваться жаргонизмом своего века, но ничего более подходящего он не нашел. — Как ты Борис говоришь: «Мороз крепчал и танки наши быстры», похоже?

— М-да, это называется схлопотали.

— А мне такой Ильич даже нравится.

— Скажите спасибо Настасье.

Год, много это ли мало? Все зависит от обстоятельств. Чаще всего срок миновал и ничего не изменилось. Каким был человек, таким и остался, но порою переиначивается вся его жизнь.

Владимиру Ильичу повезло. В какой-то мере на него повлияли его товарищи по переносу во времени и гаденькие реалии самодержавной России, но более всего сказались длинные ночные разговоры с Настасьей.

«Я не знаю откуда ты свалился на мою голову, но без Божественного помысла на земле не вырастает даже травинка. Одних Всевышний наделяет отвагой, других состраданием, а третьего делает стяжателем. Так и каждого из вас, он направил по своей дорожке, но зла ты в них не найдешь. В чем-то они ошибутся, но путь их освещен Его светом. Не суди и не судим будешь, а у тебя иной путь, он с дорожками твоих друзей не пересекается. Ищи и найдешь».

В сознании Ильича постепенно рождалось глубинная суть права каждого идти своим путем. В какой-то момент он осознал, что более не испытывает к самодержцу прежнего обожания. На смену пришло бытующее в среде либеральной России жажда перемен революционно-буржуазного свойства, а кое кто стал журить Ильича за излишний радикализм.

Добила же Ильича крамольная мысль, что из троих переселенцев политическим экстремистом оказался именно он, Владимир Ильич Мишенин. Несмотря на треп, его друзья не призывали ни к какой революции. В отличии от него, они не считали для себя возможным соваться туда в чем они мало что смыслят. Сегодняшний Мишенин был благодарен своим друзьям, что удержали его от тогдашнего желания раскрыться перед правящим Россией человеком.

Прочитав о разгроме девятого декабря, Ильич по привычке вознамерился было возмутиться, но новое понимание толкнуло его не спешить с выводами.