Ох и трудная это забота – из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

— Вы молодая, образованная и красивая женщина. Вы умница и просто не можете не знать таких людей, я это чувствую.

В начале было слово. Скорее всего, даже первое слово было льстивым. Сама же по себе лесть способна творить чудеса. Ей даже удается сделать человека счастливым, правда не надолго, но удается. В таком деле главное знать, что ждет пациент и как это ожидание ему преподнести. В данном случае прозвучало желанное для любой женщины — признание ее несравненных достоинств, но, главное, показано, что она нужна! Последнее всегда порождает надежду на будущее. Блеснувшие глаза, заалевшие щеки. Как порою мало надо для счастья. Федотов понял — новому «революционеру» быть!

Через пару дней подле ожидающего на улице Федотова тормознула парная коляска. Темная вуаль с мушками, в тон шляпка. Такая же накидка с темно красной подкладкой. Взгляд свысока и порывистые движения. Все выдавало романтическое состояние девушки. Застывший на мгновенье прохожий только подтвердил впечатление Федотова.

Мысль «впечатленного» была пряма как, лом: «Да, блин, вот с кого надо было писать портрет неизвестной». Вторая мысль была скорее печальна: «Это как же Катьку революция колбасит, ей бы с мужиками встречаться». Третья мысль была трезвее: «Похоже, ни к какой серьезной организации Катерина не относится». Спрашивать прямо было неловко.

— Катерина Евгеньевна, может быть мы с вами выйдем за пару кварталов? — тревожный шепот Федотова настораживал. — Не дай бог приведем за собой хвоста. Вы встанете лицом вон к той витрине, а я нагнусь, будто шнурок завязываю. Незаметно осмотримся. Мы в Чили всегда так делали.

— Хвоста?

Беспомощный взгляд «юной подпольщицы» подтвердил догадку — с конспирацией дело обстояло, как всегда, а посиделки таких «революционеров» никого, собственно и не интересовали.

Просторная квартира адвоката Черновского находилась на третьем этаже. На «тайную сходку» гости только подтягивались. В прихожей всех привечал хозяин с супругой.

— Николай Илларионович, познакомьтесь пожалуйста, перед вами господин Федотов из Чили, — от неловкости Катерина не знала, куда девать руки.

— Рад, весьма рад интересным людям, — рука Черновского была суховатой, а надтреснутый баритон выдавал профессионального говоруна, — Катерина много о Вас рассказывала.

Черновский загадочно сделал брови домиком.

— И я так рада, новые люди у нас редкость! — подхватилась хозяйка.

Дородная, с лицом добродушной хрюшки, мадам Черновская была противоположностью супругу. Ее высокий голосок напомнил Федотову придурковатую рифму: «Я так рада, я так рада, что мы все из Ленинграда».

— У нас все по-простому, без претензий. Располагайтесь на этом диванчике, здесь Вам будет удобно. Сегодня такой день, такой день, — тараторила хозяйка, усаживая гостей.

Умостившись, Борис не торопясь огляделся. В просторной гостиной загодя были открыты окна. В левом углу притулились трое молодых людей в студенческих тужурках. У двоих на лицах проступали следы гиперактивности, а третий, хорошего роста, гладкий, с нагловатыми глазами, явно захаживал к какой-то кухарке.

У окна с цветущей геранью неспешно беседовали два степенных господина.

— Вы знаете, наша Ангелина Петровна вчера была в доме Морозовой, не поверите — сам Долгорукий-младший приколол ей на грудь красный бант. Определенно лед тронулся, а ведь совсем недавно…

— В газетах написали, мистер Рузвельт предложил посредничество на переговорах о мире, — невпопад отвечал собеседник.

После очередного возгласа из прихожей: «У нас все по-простому, без претензий». Катерина вполголоса рассказывала о входящих.

— Господин Земцов литератор, он у нас на курсах читал античную литературу. А этот господин с усиками член судейской коллегии.

Двух гимназисток в одинаковых платьях, с одинаковыми косами и здоровым румянцем, Катерина вниманием не удостоила, зато заметно оживились студенты. Федотов с грустью простился с очередным мифом своей юности — протестный потенциал российского студенчества провоцировался всего лишь юбками таких очаровашек.

Внимание привлек очередной гость. В опрятном темно-сером костюме, высокий, тонкий в кости, с красивым открытым лбом. Было нечто узнаваемое в доброжелательном выражении лица этого тридцатилетнего мужчины.

— А вот и сам Иван Никитич подошел, — в голосе Катерины прозвучали особенный нотки, — Он у Кострова служит инженером. Если бы вызнали, какой это замечательный человек! Иван Никитич много читает, ездит на велосипеде. Представляете, этой зимой он начал кататься на лыжах. Среди всех друзей Черновского, он последовательный сторонник…, - Катерина немного замялась, — сторонник освобождения. Правда, они часто спорят. Иван Никитич совсем против монархии, — последняя мысль прозвучала с извинением.

«Ага, в здешнем кружке „шаловливые мыслишки“ Никитич ходит в экстремистах. То-то, Катька хвостом закрутила, Димона ей нашего мало, вынь да полож ей пассионария, благо не карбонария. Ладно, ее дело. Мне бы с Иваном перекинуться, пока либеральный шабаш не начался. Черт, да кого же он мне напоминает?»