Ох и трудная это забота – из берлоги тянуть бегемота. Книга 1

Вот оно, основное противоречие, двигающее сейчас историю. А как же противоречия между капиталом и пролетариатом? Есть и такое, никто его не отменял, но что мощнее по воздействию? Этого вам, скорее всего не выявить. Вы, конечно, не лох, но против титанов мысли однозначно не тяните. Масштабец не тот-с».

К удивлению Федотова, всегда неунывающий Зверев, похоже, впервые осознал, сколь тяжело разворачиваться с делом в России. На самом деле ничего странного в это не было, во-первых, Дмитрию Павловичу было всего двадцать семь лет, а во-вторых, его образ жизни дома, не способствовал осмыслению социальных процессов. Только здесь он стал осознавать, сколь неповоротлива империя, как нелепо она сама себя толкает в горнило революционного пламени.

* * *

В такт рельсовым стыкам мерно колыхалась шторы с бахромой цвета бронзовых светильников. Цвет штор гармонировал с красным деревом оконных рам. На этот раз в Москву возвращались в новейшем вагоне первого класса. Длинный коридор, отдельный купе со спальными местами, электрическое освещение, все дышало добротной новизной и богатством. Переселенцы же в очередной раз почувствовали стремительный бег прогресса.

— Помню мальчишкой — на окнах грузовиков висела такая-же бахрома.

— А у нас радист на БДК повесил висюльки и тут же схлопотал трое суток наряда.

— Живучи традиции, Димон, а ты с Савенкова видел?

От такого перехода Зверев едва не поперхнулся.

— Ну, ты даешь, Старый, черта с два его достанешь, шифруется. Встречался с местной мелкотой.

— И как они?

— Нервные.

— А если точнее?

— Степаныч, да там одна мелюзга с горящим взором. Блин, свободная любовь, девкам под юбки лезут.

Раскрывать подробности морпех отчего-то не спешил.

— Колись, так прямо и лезут, — не поверил приятелю Борис.

— Какой-там, — уныло подтвердил сомнения товарища морпех. — Кроме болтовни ни-ни. Дети, правда, с большими аппаратами. Достал меня один, я ему: «Вот тебе револьвер…».

К эсэрам попасть оказалось не просто. На свою беду за Зверева поручился, известный своими левыми взглядами репортер. По договоренности морпех должен был взять у подпольщиков интервью, естественно, исключительно для себя, без попытки прямой публикации. До встречи был оговорен ритуал, и круг задаваемых вопросов. Особенно подчеркивалось — репортер не должен был интересоваться подлинными именами революционеров. На конспиративной квартире за круглым столом сидели четверо молодых людей лет восемнадцати-двадцати и три их сверстницы. К рабочему сословия публика явно не относилась, может быть, поэтому в глаза бросалась торжественная приподнятость — мальчиков и девочек журналяки вниманием пока не баловали.

— Александр, — представился самый рослый. — Товарищ Игорь немного задержится, просил начинать без него.

— Степаныч, представляешь, это же детский сад. Они постоянно путали клички и имена. В конце концов, даже я окончательно запутался. Но Шурик меня достал, террорист гребаный. Я ему: «Хорошо, теракт, так теракт. Дело благородное. Вот тебе разряженный револьвер, а теперь стреляй мне в грудь». Блин, по глазам же вижу — без девок, он бы тут же сдриснул, но девки есть девки, а одна, ух, как хороша. Представляешь, Старый, всего лет восемнадцати, но я же чувствую потенциал…

— Димон, давай о бабах позже.

— Позже, так позже, хотя, телка, я тебе скажу…

Слушая товарища, Борис представил, как Димон заставил придурка «выстрелить» в центр своей грудины, как тут же в красках расписал последствия:

Летящие в лицо стрелку брызги крови. В такт сокращений умирающего сердца фонтанчики из раны и хрипы заваливающегося тела. Чуть позже отвратительно-частое подрагивание конечностей, будто ни в чем уже не виновное тело хочет уползти от этого ужаса, вновь ожить, дарить миру радость. В этот момент палачу отчаянно хочет того же, но ничего уже не изменить.

— Ты этого хотел, козел!? — на этот раз Зверев по-настоящему рявкнул.

Рявкнул, он, в общем-то, напрасно. Его уже никто не слышал. Саша впал в прострацию, с первыми брызгами несуществующей крови. Девушки визжали, а пришедший с Димоном корреспондент блевал прямо на ковер.

— Вот теперь действительно все, — констатировал изрядно ошалевший Федотов.

— Угу, потом послал всех в эротическое путешествие и свалил.

— Сильно ты их.

— Не то слово, зато целее будут, — ответил зло, будто с кем-то спорил, — но девицу жалко. Теперь же не знаю, а надо было их лечить?

— Надо, надо, пилюли имени Зверева действуют безотказно.

— Да ну тебя, — обиженно махнул рукой виновник происшествия.

Не сговариваясь, оба погрузились каждый в свое. Зверев вспоминал поезду в Питер, Федотов, отгоняя воспоминания о Нинель, ломал голову, как начать разговор с морпехом.