Ох и трудная это забота – из берлоги тянуть бегемота. Книга 2

Человек своего века, профессор разделял всеобщее заблуждение об исключительной вредоносности бюрократии. В родном времени страдал этим и Федотов, пока к средине девяностых не убедился, что с приходом капитализма исчезли лишь вопли демократов о негодяях-чиновниках, зато самих «негодяев» стало заметно больше. Удивительно, но готовя профессора, Борис впервые всерьез осознал, что чиновничество везде одинаково и другим быть не может по определению. Оно может воровать, а может не воровать. Может крышевать, а может не крышевать, — главное, в какую позу его поставить. Что характерно, это в равной мере относилось и к гражданским, и к военной-ментовко-кагэбешным чиновникам. Что прикажут, то и сделают. Механизма, однако, а на железку обижаться глупо.

Именно эту незатейливую мыслишку Борис всеми силами внедрял в сознание аборигена. Не обижаться, не принимать близко к сердцу. Почему он это делал? Переселенцу не давало покоя отсутствие воспоминаний о профессоре после девятьсот пятого года. Вот и сейчас эта беседа продолжилась:

— После удара я долго размышлял над вашими словами о невозможности быстрых изменений в психологии чиновников, но как вы пришли к такому выводу?

— Как пришел? — Борис задумался.

К пониманию инерции культурных традиций, Федотов доходил неспешно, в основном интуитивно, пока не наткнулся на книгу Григория Кваши «Астрология без звезд». В ней автор показал свое видение циклов исторического развития России. Пораскинув мозгами, переселенец пришел к мысли применить постоянную времени к темпу изменения исторических события. По здравым рассуждениям эта величина должна была соответствовать смене поколений, т. е. двадцати — двадцати пяти годам. Получалось, что коль скоро изменение любой системы длится три-четыре постоянных времени, то государство после мощного революционного толчка должно окончательно успокаиваться за семьдесят… восемьдесят лет, а процесс трансформации в самом общем виде должен иметь характер выполаживающейся экспоненты.

Этот вывод удивительным образом совпал с процессами в СССР. Стремительные в начале темпы изменения культуры постепенно замедлялись, а конец эпохи Брежнева и вовсе признали периодом застоя. Нечто аналогичное происходило и при Петре Великом.

Распространяться о собственной «гениальности» Борис благоразумно поостерегся, навешав лапши о случайной беседе с незнакомцем.

— Не дай бог такое узнать моему батюшке, — вздохнул Александр Степанович, — священнику было бы больно слышать о единстве физической картины мира и божественной природы человека, но мне ваши выводы опровергнуть нечем. Публиковаться не собираетесь? — в вопросе едва уловимо прозвучало утверждение.

Борис посмотрел в окно. Раскидистая черемуха старательно затеняла назойливое летнее солнце, а в период цветения от нее наверняка кружится голова.

— Зачем попусту тормошить людей, — гость устало пожал плечами.

— Борис Степанович, вот подборка статей Маркони, — сменил тему профессор, — но я решительно вас не понимаю. Почему вы сами не отметете эти недобропорядочные наскоки, почему за вас это делают европейские ученые? Вот их статьи, — заметно волнуясь, Попов передал Федотову вторую папку. — По существу, на ваших материалах некоторые из них сделали себе имя, что по праву принадлежит вам! Как же так? Вы же сами говорили, что печататься надо без промедления и вдруг…

От волнения у профессора заметно увеличился тремор правой руки. Надо было срочно менять тему.

— Господин профессор, вот вам электрическая загадка: «Висит груша нельзя скушать».

— Лампочка, прошлый раз вы это сами говорили, — сердито отмахнулся собеседник.

— А вот и не угадали — тетя Груша повесилась.

— Борис Степанович! — округлившиеся глаза профессора и изменившийся тон показали — эффект достигнут.

— А что, Борис Степанович? А если я боюсь сглазить, или я уже не человек? — опешившему профессору оставалось только озадаченно лупать глазами. — Как только все разрешится, вы первым узнаете о замысле, — дурацкое окончание «мамой клянусь» Федотов благоразумно не произнес.

«Уф, пронесло. Теперь клиент точно отвлекся», — а еще Борис в который раз подумал, как же погано манипулировать хорошими людьми. Взять, к примеру, Попова. Коттедж на берегу Москва-реки его уже ждет. Там он по-настоящему придет в себя. Конечно, профессор сам отказался, но Борис-то понимал, что мог бы настоять, а вот нужнее Попов в Питере, и все тут.

Как бы в подтверждение этой мысли профессор заметил, что не далее как на прошлой неделе к нему обратились из Технического комитета с вопросом: «Не лучше ли заказать новые станции у германцев?»

— Рогов?

— Он самый, — вздохнул профессор, — капитан первого ранга Рогов Феликс Владимирович.

— А вы знаете, — задумчиво протянул переселенец, — похоже, Феликс Владимирович нам серьезно подыграл.

— ??