Ох уж эта Люся

Впрочем, Люся не говорила о жизни с Павликом как о двадцатилетнем кошмаре. Точнее, не всегда говорила. Память ее прихотливо выкладывала эпизоды, как цыганка пасьянс. Карта удачи, карта печали; масть красная, масть черная, бубны, пики, трефы, черви…

– Когда Павлик сделал мне предложение, девчонки затащили меня к цыганке.

– И что та сказала?

– Что скоро свадьба, что проживу с ним бок о бок до самой березки.

– До чего?

– Не слышала, что ли, никогда?

– Нет.

– Ну, до самой смерти, до конца своих дней, до березки.

– В смысле березку детки на могилке посадят?

– В смысле да, – посмеивалась Петрова.

– А как же астролог?

– А при чем тут астролог?

– А зачем вы тогда к нему ходили, если все еще до свадьбы знали? Ничего же нового не сказал.

– Почему не сказал? Сказал, что Павлик – это не мой человек.

– А вы за пятнадцать лет брака к такому выводу не были готовы?

В общем, понять, ради чего Люся ходила к астрологу, было довольно трудно. Похоже, к нему ее понесла жажда правды. Своей правды, которую она хотела услышать из уст настоящего, вызывающего уважение референта. И услышала. Причем ту, которую она и так хорошо знала. Важно другое: теперь обладателями сакрального знания становились цыганка, сама Петрова и астролог.

И Женька, и Люба, не говоря уже о Соне Левиной, Люсю отговаривали, за глаза уничижительно называя Жебета «этот мозг». Аргументы приводились разные, в основном по запросам: некрасив, надменен, небогат, неприветлив, недобр, нещедр, не, не и еще раз не.

– Он с нами не здоровается! Смотрит прямо в лицо и типа не узнает! – вопили петровские соседки по комнате двести семь.

– Он близорук.

– Ты тоже близорука!

Осторожно, чтобы не вызвать раздражения вспыльчивого Жебета, Люся поинтересовалась, отчего, мол, да почему. Ответ Павлика пролился, как бальзам на душу. По словам Петровой, он и определил исход дела – свадьбе быть.

– Ты не здороваешься с моими подругами. Почему?

– Я их не знаю.

– Как же не знаешь? Я же знакомила, – оторопев, произнесла Люся. – Может, ты плохо видишь, поэтому не узнаешь?

– Я хорошо вижу. Я их просто не запомнил.

– Ну как же? – начинала закипать Петрова. – Я же тебя каждой представила: это Соня, это Люба, это Женя.

– Представила, но это неважно.

– Как неважно?

– Я помню только твое лицо. Все остальное – неважно. И когда я иду по коридору, и когда я сижу на лекции, и когда я читаю, я помню только твое лицо.

Последние три слова Жебет отчеканил, как психиатр на сеансе гипноза. И Люся поддалась.

Объяснение в любви прошло буднично: без цветов и поцелуев. Павлик встречал Петрову с дежурства. Люся шла, покачиваясь, то ли от усталости, то ли от весны. Навстречу попадались парочки: кто, обнявшись, кто, взявшись за руки, некоторые даже умудрялись поцеловаться на ходу. Жебет вел девушку под локоть и самозабвенно рассказывал о предложении Дыбенко:

– Но я отказался.

Петрова, устыдившись собственной глухоты, переспросила:

– Отказался? Почему?

– Во-первых, в аспирантуру надо идти, когда за плечами есть хотя бы какой-то опыт практикующего врача. Во-вторых, у меня другие планы на ближайшее время.

– Какие? – поинтересовалась Люся.

– Я бы хотел создать семью, – ответил Павлик, словно излагая параграф вводной главы из учебника «Этика и психология семейной жизни». – И ты мне для этого подходишь.

– Я? – изумилась будущая невеста.

– Да, Людмила, ты, – торжественно произнес Жебет, храня верность избранному стилю.

– Это предложение?

– Это предложение.

– Но для этого нужно испытывать какие-то чувства! – сопротивлялась Петрова.

– Я их и испытываю. Неужели не видно?

– Ты никогда мне о них не говорил.

– Ты не спрашивала.

– Об этом не спрашивают!

– Об этом не говорят.

Люся и Павлик стояли под раскидистым платаном и препирались. Внешне они совершенно не напоминали влюбленных: Жебет декларировал, Петрова оспаривала, он заглядывал ей прямо в лицо, она отворачивалась.

– Ты мне подходишь. Я уже принял решение. Мы будем хорошей парой.

– Почему ты так решил?

– Мы одинаково смотрим на жизнь.

Люся обомлела.

– Ты хотела нормальную семью? Детей? Уважение друг к другу? Приличный дом? Стабильность?

– Хотела.

– Я все это тебе дам.

– Ты?

– Я! Наконец, ты мне нравишься, – почти крикнул Павлик. – Секунду поразмыслил, словно собрался с силами, и выдавил: – И я люблю тебя…