Ох уж этот Ванька (СИ)

Получив разрешение, сидит и слушает. Редко-редко, когда уже невтерпеж от любопытства станет, какой-нибудь вопрос задаст. Разговоры часто идут о войне. Моряк на стене карту повесил и в нее булавок с флажками натыкал. Когда доходят до Горелого погоста газеты (приходят они редко и не все), флажки передвигаются. Ванька в этих передвижениях разбирается. Придя утром, сразу — к карте.

— Ух ты, наши-то как рванули! Перемышль взяли!

Ваньке немного странно, что о победах в дьяконовском

доме говорят спокойно, как будто ничего не произошло.

— Это хорошо, что мы победили?—допытывается он у Петра Федоровича.

Петр Федорович гладит его по голове и отвечает:

— Большой крови, Иванушка, все эти победы стоят. Лучше, если бы совсем войны не было.

Но Ванька неожиданно обнаруживает свирепую воинственность.

— Ну и что из того, что кровь? Вовсе не воевать неинтересно.

— Дурачок ты еще, Иванушка! — отвечает Петр Федорович.— Успокойся, придется еще и тебе воевать, только в другой войне. На ту войну вместе пойдем, ладно?

— Ладно! А вы, Петр Федорович, хорошо воевать умеете?

— Не очень... Но ничего, когда надо будет, выучусь

Во всем верит Ванька Петру Федоровичу, но по военным вопросам у него собственное мнение. Ему даже кажется, что учитель их недооценивает.

— Вы бы загодя стрелять научились, Петр Федорович,— советует он.

При встречах с Пашкой Ваньке ничто не мешает развивать свой взгляд на военные события.

— Наши опять победили!—сообщает он Пашке.— Крепость Перемышль взяли, тысячу пушек захватили, а

ружей столько, что до конца досчитать нельзя! Неделю считают и все со счету сбиваются. Убитых, ух ты, сколько! Какие не сдались, всех побили... И правильно: если не воевать, зачем войско держать?

Но скоро флажки на карте Моряка замерли на месте, а кое-где попятились назад. Смотреть на них стало скучно и обидно.

ж

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ЕРПАН ВОЗВРАЩАЕТСЯ ЗЛЫМ. ВАНЬКА ИЩЕТ И НАХОДИТ НЕИЗВЕСТНОЕ

Не к рождеству, а только к весне вернулся из отхода Киприан Иванович, на этот раз без подарков. А вскоре, уже по^полои ооскои воде, нежданно-негаданно приплыл Григорий Ерпан. Увидев худого человека в старой шинели, в разбитых сапогах, с черной повязкой через лицо, Ванька сначала не узнал франтоватого охотника. Только когда тот окликнул, угадал по голосу.

— Дядь Гриша!

Обрадовался, кинулся навстречу и, не добежав, в испуге остановился. Из-под черной повязки, закрывавшей левый глаз Ерпана, выглядывал страшный красный рубец. Кисть левой руки была обмотана тряпьем. И еще заметил: на груди Ерпана, прямо на шинели, болтались на полосатых ленточках два георгиевских креста,— все, что привез он взамен потерянного глаза и пальцев. Впрочем, как оказалось потом,— все, да не все... Привез он еще невеселую весть о смерти земляка-однополчанина и о том, что Василий Изотов попал в плен к немцам.

Когда Васильева жена от такой новости в слезы ударилась, Ерпан утешил ее странными, на взгляд Ваньки, словами:

V — Р^евешь’ Дашуха!.. Радоваться надо, а не реветь. Хоть и худо в плену, а все не на фронте: гляди, еще живой ^и невредимый явится.

То ли по недогляду, то ли потому, что Ванька успел всех к себе приучить, но вечером, когда Ерпан зашел а Дьяконовский дом, Ваньку гнать не стали. Как сел он

на пол у ног неожиданного гостя, так и просидел весь вечер.

Думалось Ваньке, что Григорий станет рассказывать о победах, о том, за что ему кресты дали. Но случилось иное — речь сразу зашла о суровой солдатской жизни, о фронтовой бестолочи.

— Полагали, что наш полк в тылу, в запасе останется,— рассказывал Ерпан.— Будем, мол, новобранцев обучать, маршевые батальоны готовить. Офицеры, какие малость почестнее были, уехали на фронт добровольцами, и остались в полку, почитай, одни шкуры, пьяницы и воры... Нам, кто из запаса пришел, еще легче было, а новобранцам совсем туго пришлось: вместо учения — одно измывательство. Только у господ офицеров просчет получился: месяца не простояли — пришел приказ весь полк в эшелоны грузить... Тут прижали командиры хвосты, сразу повежливе-ли, только поздно. Главный мордобоец — командир второй роты штабс-капитан Запольский — как только на фронт приехали, в первый же день в затылок пулю получил.

— Своя, значит, зацепила!—догадался Моряк.

— Это уж понимай как хочешь... Начали было следствие и тут же прикончили: признали, что немецкая рикошетом угодила... После такого рикошета половина офицеров захворала и в госпиталь запросилась... Одну беду избыли, другая настигла. Полк стрелковый, а стрелять нечем. Нашему брату, лучшим стрелкам, паек в две обоймы установили, а рядовым — когда одну, а когда и вовсе ничего. И артиллерия молчит, снарядов не имеет. Немец на нас прет, а мы его голым задом пугаем...