Охлажденный и Замороженный

Каждый присутствующий читал в выпученных глазах Марата Моисеевича немой укор. Женьке вдруг показалось, что стоматолог все про него знает. Зяма Каземирович увидел упрек в том, что часто и без причины стал наведываться к Рае Соломоновне. Мотя понял, что зря заменил новый шпиндель машинки Марата Моисеевича на битый, да еще и взял за это деньги. Даже дядя Жора увидел, что покойный знает про то, что это именно он подмешивал в «зубной метал» свинец и продавал эту «бодягу» цыгану Яше, отчего последний и превратился в мерина.

От страха дядя Жора перекрестился три раза. И тут Марат Моисеевич моргнул. Сразу двумя своими рыбьими глазами. Не выдержав этого зрелища, все, кто еще стоял на ногах, улеглись рядом с Раисой Соломоновной. В облицованном белой кафельной плиткой зале торжественных церемоний установилась гробовая тишина. Было слышно, как во дворе чирикают воробьи, ковыряясь в навозной куче.

‒ Все, конец фильма, ‒ сказал студент в халате «НЮРА Б.».

‒ Гасите свет, ‒ отозвался другой, в халате с надписью «КЛАВА».

Студенты вышли из-за шкафа, присели рядом с Раей Соломоновной на кафель и раскурили косяк.

В этом месте я вынужден обратиться к читателям. Поскольку студенты-укурки и дальше останутся в главных героях этой правдивой повести, возьму на себя смелость и дальше именовать их по надписям на халатах КЛАВОЙ и НЮРОЙ. По крайней мере, сами они против этого не возражали, удовлетворившись тем, что все буквы их женских имен будут заглавными.

Итак, покурив какое-то время, КЛАВА вдруг заявил:

‒ Родилась хайку!

‒ Читай, ‒ поддержал друга НЮРА.

Поэт помолчал секунду, после чего задумчиво продекламировал:

У старой скирды под забором

Дремлет седой подорожник.

Из хлева бежит молодой ручеек.

Студенты посмаковали хайку, найдя ее в лучших традициях поэта Басе. Переварив поэтическое произведение, НЮРА неожиданно откликнулся следующей сентенцией:

‒ Я все же думаю, что эстетический человек Кьеркегора находится в контексте этических выводов Шопенгауэра (тут следует напомнить читателям, что оба студента учились в техникуме сельской механизации, который отличается широким набором дисциплин, связанных с наукой о земле).

‒ Да, ‒ согласился КЛАВА, ‒ пребывая в страхе, человек остается наедине с собой и в итоге находит нечто. Рыба же, напротив, осознавать себя не способна.

Подумав над этим какое-то время студенты, наконец, обратили внимание на разбросанные вокруг тела и на тающего в витрине Марата Моисеевича.

‒ Может, разморозим стоматолога, ‒ предложил НЮРА, ‒ он и так почти оттаял. Гляди, позеленел весь, что тот карась. Пойди, покрути телефон, дай ему энергии жизни.

КЛАВА подумал над этим предложением и заключил, что лучше спросить у шефа, поскольку разморозка объектов не соотносится с уровнем их научной компетенции.

Женька, между тем, пребывал в трансцендентальном состоянии, валяясь при этом на полу, что, впрочем, не редкость у здешних механизаторов после зарплаты. «Медитирует!» ‒ вслух подумали студенты. Будить шефа с помощью полевого телефона, отключенного от Марата Моисеича и перенаправленного на Женю, показалось им негуманным, несмотря на то, что сам Женька неоднократно выводил их из состояния медитации самым жестоким образом с помощью пинков и нецензурных выражений, после чего заставлял работать. Хотя такая идея и посетила на короткое время студенческие головы.

Но оживлять шефа все же было необходимо, иначе стоматолог мог совсем растаять. Дело в том, что холодная витрина не предназначалась для длительного хранения пищевых продуктов, включая рыбу, которая в магазине особо не залеживались.

‒ Давай дадим ему настойки, ‒ предложил КЛАВА.

‒ Нет, эликсир подойдет лучше, ‒ не согласился НЮРА.

Студенты заспорили.

Здесь нужно сказать, что на непосвященный взгляд, разницы между этими фармакологическими жидкостями почти что не было, в обоих случаях это был настой конопли на самогоне. Разница была в концентрации и выдержке. Но студенты придавали этим «лекарствам» исключительное, почти сакральное значение.

Принесли бутылку, дали Женьке понюхать – никакого эффекта. Тогда просто влили в него сто грамм. Женька сразу ожил и зашевелил всем, чем смог. Когда Женя наконец обрел память и дар созерцать, он увидел укурков в былых халатах, разбросанных по кафелю гостей, и, главное, размокшего Марата Моисеевича.

Обретя возможность думать, Женя понял, что скандала не избежать, и решил его как-то минимизировать. Стоматолога откатили в самую глубину морозильника и заложили другими клиентами. Срочно вызвали бывшую парикмахершу, а ныне маркетолога Лялю. Ляля капризничала и ссылалась на некие планы на вечер. Пришлось тут же на месте присвоить ей звание научного сотрудника и назначить на должность зама по науке. Гостей решили отпаивать настойкой и эликсиром. Женя понимал, что никакой нашатырь здесь уже не поможет, средство должно быть убойным – лошадь валить вместе с конюхом. Каждому влили настойки в рот.

Гости зашевелились.

Часть 5