Охота

Сердце его молотило, пока он клал свернутый в жгут платок под лампой на очищенной от мусора поверхности письменного стола. Включил свет, поискал очки, потом, подумав, не щадя усилий, во втором сверху ящичке нашел лупу – большое, как блюдце, увеличительное стекло в черном оксидированном кольце с деревянной ручкой. Подтянул стул, отодвинув с прохода весь устроенный беспорядок, раскрытые тома, и принялся осторожно разворачивать платок. Еще раз остановился, встал, в бардаке под окном нашел прозрачную крышку для сырницы, надщербленную с одной стороны, но целую, накрыл ею платок, оставляя только высовывающийся кончик, потянул за него, пока платок не раскрылся, весь в пятнах и затеках.

Он не видел ничего. Приближал лицо все сильнее, пока не ткнулся носом в холодное стекло крышки, и вздрогнул от этого неожиданного прикосновения.

Черную точку он увидел только под лупой. Под увеличением она выглядела как маленькое зернышко пшеницы. На одном кончике ее была чуть более светлая, сероватая выпуклость и две мелкие, даже сквозь лупу едва заметные зеленые точки – на другом. Он не был уверен, не придает ли им этот оттенок толстое стекло крышки, преломляющее свет. Аккуратно потянул за уголок, вытащил из-под крышки платок. Длилось это не больше минуты. И тогда ему в голову пришла идея. Он передвинул крышку по столу так, что стеклянный край выставился за край столешницы, под приставленную снизу спичку, которую в последнюю секунду он чиркнул о коробок, и ввел внутрь на длинной проволоке.

Некоторое время казалось, что спичка погаснет, потом, когда она разгорелась сильнее, он все не мог передвинуть ее в нужном направлении, но наконец удалось и это. Желтоватое пламя приблизилось к черной точке, висящей в двух сантиметрах над поверхностью стола, и сразу же неспокойно затрепетало, а когда он толкнул огонек чуть дальше, будто обернулся вокруг невидимой выпуклости. Так продолжалось недолго, огонь выстрелил последней синеватой искрой и погас – только обугленное тело спички рдяно светилось еще секунду.

Он вздохнул, снова сдвинул крышку под абажур лампы и долго неподвижно всматривался в черную точку, чуть двигающуюся под крышкой.

– Невидимый шарик, – проворчал. – Невидимый шарик…

Он был почти счастлив и даже не понимал этого. Следующий час был занят тем, что он размещал под крышкой блюдце, наполненное чернилами. Сложная система палочек и проволочек помогла разместить исследуемую штуковину в блюдце. Поверхность чернил почти незаметно прогнулась в одном месте: там, где с ней должна была соприкасаться нижняя часть шарика. Больше ничего не случилось. Попытки окрасить его чернилами не вышла.

К полудню он почувствовал упорное подсасывание в желудке, потому съел остатки овсянки и раскрошенных кексов из полотняного мешочка, запив их чаем. Вернувшись к письменному столу, в первый момент не мог найти черную точку и почувствовал внезапный страх. Забыв об осторожности, поднял крышку и принялся ощупывать, будто слепец, поверхность стола расставленными руками. И круглое тело сейчас же втиснулось ему в пальцы. Он сжал руку и сидел так, обрадованный, успокоенный, тихонько бормоча что-то. Невидимый шарик грел ему руку. Он чувствовал исходящее от того тепло, поигрывал им все рискованнее, передвигая его, невесомый, из одной руки в другую, пока его взгляд не зацепился за что-то поблескивающее в пыли под печью, куда вывалился мусор из перевернутого ведра. Был это кусочек смятой фольги от шоколада. Он сразу же поднял и обернул в нее шарик. Все получилось неожиданно легко. Остались только два небольших отверстия с противоположных концов, проделанные шпилькой, чтобы смотреть на свет, исследуя свойства маленького черного узелка внутри.

Когда ему наконец пришлось выйти из дома, чтобы купить что-нибудь поесть, он запер шарик под крышкой и, для большей уверенности, прижал ту, обложив со всех сторон книгами.

Потом настали прекрасные дни. Время от времени он пытался проводить с шариком какие-то эксперименты, но преимущественно лежал в постели, читая любимые фрагменты старых книг. Сворачивался под одеялом, собирая, как мог, тепло, руку выставлял, только чтобы перевернуть страницу, и, погруженный в подробное описание смерти товарищей Амундсена среди льдов или же в мрачные сообщения Нобиле о случаях людоедства после катастрофы его полярной экспедиции, направлял порой взгляд на крышку со спокойно блестящим под стеклом шариком, который иной раз чуть менял положение, перемещаясь от стенки к стенке, словно его подталкивало что-то невидимое.