Охота

— А где ремни безопасности? — спросил я, не обнаружив их на сиденьях.

Родди широко улыбнулся, причем глаза его исчезли, словно изюминки в мягкой булочке.

— Ты что, шутишь?

— Черт! А как насчет аварийных предохранительных подушек для шофера и пассажира?

— Прости, родной, но ты сам являешься зоной безопасности.

Чудесно. Стоило дожить до тридцати четырех лет, чтобы погибнуть в автокатастрофе, когда в эту игрушечную машину врежется какой-нибудь грузовичок, и мы вылетим на встречную полосу. Я уже представлял себе, как работники службы спасения вытаскивают меня из-под могильного холма, оставшегося от разбитой тачки Родди.

Мы тронулись с места. Мотор надсадно ревел, казалось, гул звучит у меня в голове. В кабине страшно холодно. Ветер словно взбесился и набрасывался на нас с разных сторон: сзади, спереди и сбоку, — пренебрегая всеми законами физики. Хорошо хоть я надел эту кепку. Она спасала модную прическу. Я стригся у парикмахера-албанца, который постоянно курил во время работы и с нескрываемой угрозой в голосе приказывал сидеть тихо. Подразумевалось, что если клиент пошевелится, то он отрежет к чертям его ухо.

Разговаривать в машине не удавалось из-за рева мотора, но странным образом я вдруг почувствовал, что получаю от поездки удовольствие. Родди, возможно, клоун, но вполне дружелюбный. Порой он выкрикивал что-то нечленораздельное и толкал меня локтем в бок, если мы проезжали мимо симпатичной девушки. Однажды начал орать что-то группе школьниц и размахивал руками, пока они не заметили его. В свою очередь, его окликали водители, пораженные видом автомобильного антиквариата. Вероятно, они радовались, что хорошо защищены в своих машинах, и не хотели бы оказаться в нашей тачке.

Через полчаса, сделав множество остановок, мы выехали на шоссе М-4. Родди сразу же завопил:

— Вот теперь посмотрим, на что способна моя старушка!

Я крепко держался за какой-то выступающий кусок металла в кабинке. Родди оказался весьма уверенным водителем и сразу же дал по газам. Земля понеслась под колесами. Что-то начало вибрировать. Возможно, мои пломбы или какая-то фигня во вселенной. Я взглянул на спидометр. Мы неслись со скоростью сорок пять миль в час. На одном спуске разогнались до пятидесяти. Да, паршивая старая рухлядь Родди не собиралась сегодня ставить новых рекордов.

Прошло немало времени, прежде чем мы увидели перед собой сельскую местность. Погода совсем испортилась, цвет неба приобрел металлический оттенок, а голая коричневая земля производила такое впечатление, будто из нее уже ничего хорошего никогда не вырастет. Я продрогло костей.

В середине дня мы устроили привал в деревне неподалеку от Таунтона. Именно таким и должен быть сельский паб в подобном месте: низкая оштукатуренная постройка с соломенной крышей, обнесенная плетнем. Городским франтам подавали теплый эль, а местным жителям — охлажденный слабенький лагер. Родди заказал пару пинт теплого дерьма у совершенно невзрачного увальня-бармена, лицо которого напоминало задницу. С кружкой в руке Родди исследовал меню с увлеченностью, наводящей на мысль, что еда заменяет парню наркотик и интересует его больше всего в жизни.

Вдруг нервный спазм отразился на лице Родди. Что-то его явно шокировало. Я спросил, в чем дело.

— Не здесь, не здесь, — пробормотал он, не отводя взгляда от меню. И вдруг из уст его вырвался крик восторга. — Наконец-то! Я искал среди специальных блюд, а обнаружил в обычном списке.

— Так что это за жратва?

— Тушеный заяц, — ответил он таким тоном, будто вопрос ставил под сомнение мою вменяемость.

Родди пребывал в крайне возбужденном состоянии. Вожделенное блюдо стояло и дымилось прямо перед ним: тощий длинноухий грызун, испеченный в своей собственной крови.

Как только Родди приступил к трапезе, я спросил, откуда ему известен Доминик.

— О, мы из одной команды старых приятелей.

— Учились вместе в школе?

— Ну конечно.

Я рассказал Родди о собирательном образе полковника, составленном мной из друзей Дома. Он засмеялся, прижимая салфетку к губам.

— Так почему же ты не один из этих вояк?

— Мне не по душе армейская дисциплина. — Он погладил себя с удовольствием по животу, там, где на розовой рубашке сиял ряд жемчужных пуговиц. — Я провел пару лет в войсках добровольческого резерва, но там мы в основном планировали, куда поставить полевую кухню во время маневров. Никакой политики, никаких боевых действий. Так мне больше нравится.

Я хотел подпустить шпильку насчет тушеных зайцев, однако благоразумно промолчал.

— Когда другие ребята в общежитии мастерили модели бомбардировщиков «Веллингтон» или изучали маршрут путешествия на корабле «Бигль», — подмигнув, продолжал он, — я читал парламентские отчеты Хансарда при свете карманного фонарика. Пару раз меня даже выпороли.

Он рассмеялся сдавленным смехом, в котором звучала еще не окончательно забытая обида.

— Не понимаю, как вы оказались в такой милитаризованной школе? Судя по тому, что рассказывал мне Дом, вы постоянно участвовали в парадах, выезжали на учения и занимались прочими армейскими глупостями.