Охота. Я и военные преступники

14 апреля 1994 года милиция хуту согнала к церкви Нтарама множество семейств тутси. Людей пригоняли целыми семьями — маленьких детей, матерей и отцов, тетушек и дядюшек, бабушек и прабабушек. Все это происходило здесь, прямо на том месте, где я стояла. Вооруженные бандиты приказали людям сообщить, где скрываются остальные тутси из соседних деревень. Это делалось якобы для того, чтобы обеспечить их защиту. Прибыли новые семьи. Возможно, люди действительно поверили обещаниям безопасности. Но на следующее утро пришли войска. Люди укрылись в церкви, из-за дверей раздавались звуки молитв и пение. В здании находились женщины, дети с игрушками, старики с палками и бутылками воды. На ком-то были очки в белых пластмассовых оправах. Здесь были тарелки и ложки, библии и образы святых. И вдруг на церковь обрушился артиллерийский огонь. Рявкнули минометы, и на пол посыпался кирпич. Сквозь пробоины светило солнце. А потом военные стали швырять в церковь ручные гранаты. Снаряды и осколки убивали всех на своем пути. Двери взломали, и внутрь ворвались мужчины, вооруженные ружьями, дубинками, утыканными гвоздями, мачете и ножами. Французскому журналисту Жану Хатцфельду[13] спустя много лет довелось побеседовать с теми, кто принимал участие в этой резне. Один из них был дьяконом той самой церкви. Он рассказал о том, как страшно кричали люди, когда тяжелые дубинки ломали им кости и проламывали черепа. Другой вспомнил, как на следующий день пробирался через груды трупов, чтобы добить тех, кому удалось выжить в этой мясорубке. Убедившись, что живых не осталось, милиция хуту оставила тела на съедение диким животным, собакам, грызунам и насекомым.

В полной тишине я смотрела на человеческие черепа, сотни черепов, разложенных на наспех сколоченных столах под лучами африканского солнца. У некоторых отсутствовали челюсти, зубы… Тут были черепа взрослых и детей, черепа с молочными зубами… Я видела целые черепа и черепа, раздробленные ударами мачете и дубиной. Я рассматривала их и особенно остро осознавала собственную смертность, и это придавало мне смелости и настойчивости. Я не испытывала ни ужаса, ни отвращения, по крайней мере, на сознательном уровне. Это было печально. Казалось, останки хотят говорить.

Пожилой человек в футболке и покрытых пылью ботинках предложил мне войти в здание церкви. Я медлила. Но он настаивал, и я вошла через тот самый боковой вход, которым воспользовались убийцы. Мне показалось, что я очутилась в пещере. Вокруг меня высились почерневшие стены. В церкви царила полная тишина, от которой закладывало уши. Потребовалась пара минут, чтобы привыкнуть к темноте. А потом я увидела. Напротив входа на кирпичном основании находился алтарь. Весь пол был покрыт человеческими костями и обломками деревянных скамей. Тут были тысячи костей, изломанных, разрубленных, белых. Среди них виднелись клочья выгоревшей ткани… обрывки брюк, рубашек, остатки ботинок, кожаных сандалий и шлепанцев… Я боялась сделать шаг. Я видела женские сумочки… очки в белой оправе… игрушки и бутылки из-под воды… тарелки и ложки… библии… изображения святых… Я не хотела беспокоить покой мертвых, касаться их останков… Человек, который привел меня сюда, рассказал о том, что произошло. Я слушала его, пытаясь не упустить ни слова. Это было не просто место преступления, но прокурорская привычка была сильнее меня. Я хотела точно знать, что здесь произошло, выяснить все подробности, не поддаваясь эмоциям. И тут, возле стены, под моей ногой что-то хрустнуло. Я наступила на одного из них, на одного из этих мертвых, отшатнулась и услышала новый хруст. Под моей ногой хрустнуло ребро или позвонок, хрустнуло, словно крошка… «Господи, это же не просто кость… Господи, как же дешево стоит жизнь человека…» В Лугано убийство одного человека становится предметом полицейского расследования. Полицейские допрашивают свидетелей, собирают отпечатки пальцев. Работают криминалисты, проводят анализ ДНК, папки заполняются бумагами и документами. А тут передо мной лежали тысячи мертвых, имена которых никто и никогда не узнает. Весь пол перед алтарем был устлан костями… Я видела коленные чашечки и бедренные кости… Тут были тысячи убитых, тысячи причин смерти, тысячи терзаний… Их смерть требовала длительного расследования, если бы, конечно, кто-нибудь захотел расследовать это дело… Но никто не хотел…