Охота. Я и военные преступники

Вторая тайная встреча, организованная Джинджичем, состоялась в том же кабинете сразу после ухода Перишича. Я встретилась с генералом Павковичем. К нему у меня было три вопроса. Где Ратко Младич? Готов ли Павкович подвергнуться допросу в качестве подозреваемого свидетеля, то есть свидетеля, которому заранее известно о том, что ему также могут быть предъявлены обвинения? Готов ли он стать свидетелем обвинения в деле Милошевича? Относительно Младича генерал не мог сказать мне ничего нового. Он заявил, что Младич исчез два месяца назад, и с тех пор у него не было контактов ни с ним самим, ни с его посредниками. Павкович утверждал, что югославская армия никогда не защищала Младича и не оказывала ему и его телохранителям финансовой поддержки. Кстати, количество телохранителей Младича Павкович оценивал от 30 до 130 человек. Генерал сказал, что, будучи начальником генерального штаба югославской армии, он запретил Младичу появляться на армейских мероприятиях. Павкович добавил, что полгода тому назад аннулировал специальный пропуск, который предоставлял Младичу неограниченный доступ к материальной базе югославской армии. Теперь, по словам Павковича, Младич мог доверять лишь немногим. Павкович, как и многие из тех, кто согласился на допрос с целью выяснить, какие обвинения могут быть выдвинуты против них лично, не возражал против статуса подозреваемого свидетеля. Он заявил, что готов ответить на все вопросы прокурора, связанные с обвинениями против Милошевича по событиям в Косово. Однако идея дать показания в суде его явно не привлекала. Он сказал, что окажется плохим свидетелем против Милошевича, поскольку «его слова будут, скорее, в его защиту». Сидя напротив генерала, я вспомнила ту роль, которую Павкович сыграл в изгнании этнических албанцев из Косово в 1999 году. Тогда я записала в своем блокноте: «Павкович — обвин.».

Вечером того же дня мы встретились с еще одним важным свидетелем. Коштуница не советовал ему давать показания. Этот человек мог предоставить прокурорской службе ряд документов, которые явно доказывали причастность Милошевича и Югославии в целом к войне в Боснии и Герцеговине. Я говорю о Зоране Лиличе, который был президентом Федеративной Республики Югославии в то время, когда Милошевич возглавлял Сербию. Лилич пришел на встречу в элегантном итальянском костюме и был очень похож на актера Роберта Митчема. Мы встретились в отеле «Хайатт». На встрече присутствовал также мой помощник, Антон Никифоров.

Мы расположились вокруг журнального столика в вестибюле отеля. Это была не первая встреча Лилича с сотрудниками трибунала. Годом раньше, осенью 2001 года, в дверь его дома позвонили. Открыла жена. Сотрудник трибунала сообщил, что его дочери обычно ходят в школу мимо ее дома, и им ужасно понравился пудель Лиличей, одетый в красный вязаный свитер и ботиночки. Собаку выгуливали телохранители бывшего президента. Сотрудник трибунала оставил госпоже Лилич свою визитку. Через час Лилич позвонил и согласился на встречу.

Примерно в то же время прокурорская служба предложила сократить проект обвинительного заключения против Милошевича в части преступлений, совершенных в Боснии и Герцеговине. Сотрудники службы чувствовали себя неловко. Они искали доказательства причастности Милошевича к насилию в Боснии и Герцеговине, но понимали, что хотя собранного материала и достаточно для возбуждения дела и составления обвинительного заключения, но добиться приговора по обвинению в геноциде на его основании не удастся.

Геноцид — самое сложное международное преступление. Доказать его очень трудно. Прокурор должен абсолютно однозначно доказать наличие у обвиняемого намерения физически уничтожить группу людей. Люди, имеющие подобное намерение, особенно такие изощренные, как Милошевич, никогда не говорят об этом публично. Мои ближайшие советники, в том числе Жан-Жак Жорис и Флоренс Хартманн, которые знали о конфликте в Югославии больше, чем все прокуроры, работавшие над делом Милошевича, посоветовали мне не отступать и заставить его ответить за войну в Боснии и Герцеговине и другие преступления — за осаду и обстрел Сараево и убийства в Сребренице. Связав эти преступления с насилием в других регионах, можно было говорить о геноциде. Мне представили черновик обвинительного заключения, но я сочла его неудовлетворительным. Преступления были слишком частными. Исторический контекст отсутствовал. Я потребовала все переделать. В новом проекте обвинительного заключения присутствовало обвинение в геноциде и другие обвинения, связанные с событиями в Сребренице и Сараево. Когда мы представили это заключение судебной палате, судьи его приняли, тем самым подтвердив, что мы собрали достаточно доказательств для возбуждения дела.