Охота к перемене мест

Вспомнил Пасечник и выговор, который вкатили начальнику стройуправления в Братске. Тому дали строгача за то, что он построил плавательный бассейн в детском санатории и не уложился в смету. Сделали бассейн, по мнению бухгалтеров, излишне нарядным: выстлали бассейн не метлахской плиткой, а мрамором. Ребятишки там с наслаждением плещутся, бултыхаются. Бассейн попал в достопримечательности города, его охотно показывают самым именитым гостям. Восхищались уже и парламентарии разных стран, и бельгийская королевская чета, и наследные принцы! А выговора с начальника стройуправления до сих пор не сняли...

Вспомнил сегодня Пасечник во всех подробностях и тот случай, когда он никакого выговора не получил, но вынес его себе сам, а выговор из тех, какие снятию не подлежат, хотя пошел этому негласному выговору уже второй год.

В тот катастрофически морозный день разорвало водовод. Котлован затапливало. Нужно было срочно врезаться в другую трубу, ведущую к насосу, и выкачивать воду. Вода быстро превращалась в глыбу льда. Сварка в таких условиях сверхответственная, под силу лишь дипломированному сварщику. «Срочно привезите Кириченкова». Того привезли на машине скорой помощи. Кириченков спустился в котлован неторопливой походкой, не спеша облачался в свои доспехи и, еще не надев каски со щитком, не прикоснувшись к электродам, затеял разговор о том, что в минувшем месяце ему недоплатили столько-то рублей по одному наряду. А вода текла и замораживалась, объект был под угрозой. Пасечника затрясло от негодования: «Нашел время торговаться. Вон с площадки, кусочник!» Кириченков продолжал считать какие-то рубли-копейки. А вода хлестала все сильнее. И тут Пасечник потерял самообладание, схватил Кириченкова за грудки, ударил по скуле, густо заросшей волосами, и побежал к телефону. Когда привезли другого сварщика, Кириченков уже наполовину заварил трубу, а в четыре руки они быстро уняли воду, отвели опасность от котлована.

Пасечник подошел к Кириченкову и попросил прощения. Кириченков стоял измочаленный авральной работой, под глазом синяк, но глаза не злые, а виноватые. Видимо, понял, что перебрал со своей бухгалтерией, если Пасечник вспылил до невменяемости. Пожаловался, бы Кириченков устно или письменно, вещественное доказательство на лице, — не миновать Пасечнику беды. Но Кириченков промолчал, свидетель Михеич промолчал.

Ирина отнеслась к этой новости как к несчастью в их жизни, разрыдалась: и не подозревала, что живет с плантатором, надсмотрщиком. Последний раз она возмущалась рукоприкладством на работе много лет назад, на строительстве Асуанской плотины. Там артелью носильщиков камней командовал «райс», то есть староста, по имени Абут — рослый перекормленный человек с плеткой в руке, с лицом, на котором написано пресыщение властью. Абут наживался на каждом завербованном рабочем, присваивал себе немалую часть его заработка. «Тебя от Абута отличает только то, что у него шесть жен», — сказала она, смеясь сквозь слезы. Пасечник исповедался в своем проступке в горкоме, там его отругали, но во всеуслышание рассказывать об этом не советовали. В тот день Пасечник сам себе вынес строгий выговор с последним предупреждением и с занесением в душу, выговор, который не отменит до конца дней своих...

Наконец Пасечник остался в «третьяковке» вдвоем с понурым Шестаковым.

— Кем в армии-то был?

— Старший сержант.

— А я до гвардии младшего лейтенанта дослужился, малость тебя обогнал. И, между прочим, в первый же день своей военной службы схлопотал выговор.

В тот памятный день с заводских путей Запорожстали отправили один из последних эшелонов с демонтированным оборудованием. Завод уже обстреливали, паровоз стоял под парами, состав длинный-длинный, теплушки вперемежку с платформами. Ходили слухи, что эшелон уходит на Урал, но никто не знал, что станция назначения — Магнитогорск... Вдруг оператор слябинга вспомнил, что забыл взять вертящийся стул, за которым столько просидел у пульта на операторском мостике. Он не представлял себе, как сможет работать без своего стула, и был взволнован так, будто срывалась вся эвакуация слябинга. Пасечник, ни слова не говоря, сорвался с места и помчался в опустевший прокатный цех, который монтировал когда-то. Обстрел не ослабевал, но Пасечник благополучно приволок вертящийся стул. Именно эта пробежка под снарядами укрепила в решении не эвакуироваться с заводом. Он заявил, что уходит на фронт и отказывается от брони, за что директор Запорожстали Анатолий Николаевич Кузьмин устно объявил ему строгий выговор. В тот же день Пасечник подался к разведчикам полка — шел бой на окраине его родного Запорожья, это было 18 сентября 1941 года. Он скрыл, что не подлежит мобилизации. Первые дни так и воевал в каске монтажника, солдатских касок на всех не хватало.