Охота на Аделайн (ЛП)

«Дорогая, ты видела круги под глазами? Вы вряд ли можешь пропустить их. Они очень темные. И в твой день рождения, не меньше».

Это моя мама . Заботливая. Обеспокоенная. И, честно говоря, это чертовски утомительно. Она изо всех сил старалась… ну, не знаю, починить со мной что-нибудь или что-то в этом роде, с тех пор, как я вернулся домой. Конечно, мой отец не заинтересован в том, чтобы присоединиться к ее усилиям, но я не могу найти в себе силы заботиться.

Похищение ее дочери, должно быть, заставило ее осознать кое-что о состоянии наших отношений и о том, насколько они были в руинах.

Чья это вина, я уверена, что у нее была бы другая реакция в зависимости от ее настроения.

Но она старается. Поэтому справедливо, что я стараюсь не выгонять ее из дома. На мой день рождения. Я уже измотана, и, кажется, мои темные круги уже видны.

Зейд разбудил меня и увидев свою спальню, увитую розами, и великолепный черный нож с пурпурной тесьмой по всей ручке. Я лучше справляюсь с ними, но работа еще не завершена, и его подарок был свидетельством его веры в меня.

Потом Дайя захотела позавтракать, а теперь мама пришла, и я готова вздремнуть. Люди все еще утомительны.

«Консилер все исправит».

— Может быть, тебе стоит снова остаться со мной. Уйти от этого…язычника… — фыркаю я, а затем смеюсь. Что-то в том, что моя мать называет Зейда язычником, просто… ну, смешно. Верно, но смешно.

Мать пялится на меня так, будто я сказала ей, что побрею голову налысо и проживу остаток жизни в фургоне и куря кальян.

Звучит не так уж плохо, на самом деле. За исключением, может быть, облысевшей части.

Я кусаю губу, чтобы сдержать смех, и ухмыляюсь, а она только еще больше раздражается.

«Я не понимаю, как смешно жить с преступником, — бормочет она отворачиваясь с обиженным выражением лица.

— А если я преступник? Я спрашиваю.

Она вздыхает. — Аделина, если он принудил тебя к чему-то…

Я закатываю глаза. — Он меня ни к чему не принуждал, матушка, остынь. И у меня все хорошо. Действительно. Я пережила что-то травмирующее — очевидно — и спать мне не всегда легко».

Она ерзает на кожаном диване, собираясь сказать что-то еще, но я перебиваю ее. «А мне здесь хорошо. В поместье Парсонс.

Ее рот закрывается, а накрашенные розовым губы хмурятся. Я вздыхаю, укол вины пронзает меня в груди.

«Мама, я ценю твою заботу, правда. Но мне потребуется время, чтобы перестроиться и вернуться к нормальной жизни». Обычное произнесение этого слова похоже на проглатывание горсти ржавых гвоздей. Я никогда не буду нормальным. Я не думаю, что когда-либо была.

И если кто и мог это подтвердить, так это моя мать — женщина, которая большую часть жизни называла меня уродом.

На мгновение она замолкает, глядя на клетчатую плитку и теряясь в том, какой ураган просеивает ее череп и готов вырваться изо рта. Мне всегда казалось, что в ее голове бушуют бури, потому что ее слова всегда были чертовски разрушительными.

— Почему ты не рассказал мне о нем? — тихо спрашивает она. Она поднимает голову, чтобы посмотреть на меня, ее кристально-голубые глаза полны боли. Я не могу решить, усугубляет ли это зрелище чувство вины или злит меня.

«Потому что вы никогда не давали мне почувствовать себя в достаточной безопасности, чтобы рассказать тебе что-либо», — прямо отвечаю я.

Ее горло работает, глотая эту горькую пилюлю.

— Почему… почему ты должна была чувствовать себя в безопасности, чтобы рассказать мне о нем, Адди? — спрашивает она, ее скульптурные брови хмурятся. — Я имею в виду, если бы он был… нормальным, это не должно было иметь большого значения. Если бы он был кем-то, кого ты встретила в книжном магазине, или на одном из ваших мероприятий, или даже в продуктовом магазине». Она делает паузу. — Зачем тебе нужно было чувствовать себя в безопасности?

Я закатываю губы и поворачиваюсь к окну.

— Адди, он причинил тебе боль?

Моя шея чуть не сломается от того, как быстро я поворачиваюсь к ней. «Нет, — говорю я.

строго, хотя это не совсем так.

Он сделал мне больно? Да, но не так, как она думает. Он никогда не тронет меня пальцем из-за гнева. Тип боли, которую доставляет Зейд, неортодоксален, и хотя какая-то часть меня всегда наслаждалась этим — это все еще причиняет боль.

Тем не менее, я жажду этого в любом случае.

"Почему?"

Я вздыхаю, размышляя о том, сколько я должен сказать. Он убивает людей, чтобы заработать на жизнь?

Слишком много. Он преследовал меня?  888 Никогда бы не пережила это, независимо от того, как

виноватой она себя чувствует.

Так что я просто соглашаюсь с правдой. Часть, которая не объявляет его психопатом с небольшой проблемой привязанности.

— Он спасает женщин и детей от торговли людьми, мама. Он очень глубоко вовлечен в этот темный уголок мира».

Она резко втягивает воздух, ее позвоночник выпрямляется, а глаза расширяются от возмущения. — Он стал причиной вашего похищения?

— Нет, — отрезаю я. «Он не зачем, и нужно помнить, что он спас меня.

Меня бы здесь не было — не было бы в живых — если бы не он.

Она в замешательстве качает головой и спрашивает: «Тогда почему ты была? Если он связан с теми же людьми?»