Охота на Актеона

– Как это – кто? Сестры-гражданки, конечно. Летать и вообще свободно передвигаться по планете могут только они. Мы-то с гор носа не высовываем. Да и не на чем нам особо передвигаться, кроме как на своих двоих. Что у нас есть – единственный вертолет, который на ладан дышит, да пара-тройка старинных боевых машин пехоты? Смешно. А если б и было…. Да что вы меня, проверяете, что ли? Все ж это есть в моих докладах, которые вы читали!

– Да на кой мне тебя проверять… – махнул рукой Шнед Ганн. – Мне просто хочется, чтобы ты, пластун, осознал простую вещь. Мы сидим в этих горах одни и ни хрена на самом деле не знаем даже о том, что находится от нас в каких-нибудь полутора сотнях километров, а… Душно что-то, – неожиданно сообщил он. – Пойдем, глотнем свежего воздуха.

Помещения Штаба и обиталище его начальника из соображений безопасности располагались глубоко от поверхности, в дальних пещерах, и, чтобы, как выразился Шнед, «глотнуть свежего воздуха», надо было воспользоваться подъемником.

Подъемник доставил их ко второму уровню.

Здесь можно было выйти на небольшую смотровую площадку – эдакий естественный балкон в скалах, откуда открывался не только изумительный вид на горное ущелье внизу, но и можно было по узкой, практически незаметной со стороны тропе, в это ущелье спуститься.

Простым обитателям подземелья, трудням, попасть сюда было можно, предварительно получив специальное разрешение (все выходы из Подземелья наружу охранялись). Делалось это из соображений безопасности – все-таки трудней было слишком много, и частое их появление на поверхности (особенно в дневное время) могло быть замечено с воздуха – летательные аппараты сестер-гражданок, случалось, пролетали над горами. Получить такое разрешение было простой формальностью, но трудни не особенно часто пользовались своим правом, предпочитая отдыхать у себя внизу. Хотя в последнее время охраной было замечено, что в ночные часы все больше трудней, особенно молодых, стремятся подышать свежим воздухом и посмотреть на звезды.

Все эти относительные сложности, разумеется, не касались Руководства, пластунов и хватов. И, конечно, женщин из гурта. Хотя бы потому, что последние могли покинуть Подземелье только в сопровождении мужчин.

Они миновали часового, не сговариваясь, надели затемненные очки, и вышли на открытую площадку. Здесь можно было присесть на удобный естественный каменный выступ, чем оба немедленно и воспользовались.

– Боитесь прослушивания, шеф? – неожиданно для самого себя осведомился Бес. Он не хотел об этом спрашивать, но видимо, сказалось напряжение и неопределенность последнего времени, и вот – вырвалось.

– Прослушивание – это не самое страшное, – вздохнул начальник Штаба и снял очки. При дневном свете он выглядел неважно. Серая кожа в частых морщинах и набрякшие красноватые веки выдавали не только общую усталость Шнеда Ганна, но и его возраст. – Между нами говоря, это вообще не страшно. Для меня, во всяком случае. Неприятно – да. Но не страшно. Так что это не страх, а, скорее, привычка. Скажи мне, Бес, тебе не кажется, что за несколько последних месяцев обстановка в Подземелье стала несколько иной?

– Допустим, кажется, – помедлив, ответил Тьюби. – А что?

– Я буду с тобой откровенен, – сказал начальник Штаба. – И вовсе не потому, что ты из себя весь такой легендарный и харизматичный, а просто из-за того, что, как выясняется, мне больше не с кем быть откровенным.

Шнед Ганн замолчал и полез в карман за сигаретами.

– Угощайся, – предложил он, протягивая пачку.

Бес подумал секунду и взял предложенную сигарету.

Курил он редко.

И дело здесь было не в том, что привычку эту Тьюби считал очень вредной для здоровья, а сигареты было трудно достать (все, что не производили сами люди Подземелья, было достать трудно), а в том, что командир пластунов был крайне свободолюбив от рождения, и всегда стремился к максимальной независимости в своих поступках и действиях. «Зависимость – это всегда зависимость, – частенько говорил он подчиненным. – И не важно из-за чего она у вас появляется: никотина, водки, наркотиков или чего-то другого. Чтобы выполнить совершенно конкретный приказ, пластун должен быть внутренне независим. Как это ни парадоксально звучит. Не от приказа независим, разумеется, а от всего того, что может помешать его выполнить. Начиная от неодолимой тяги к никотину и заканчивая ограниченностью мысли и воображения».

Они закурили, и Бес Тьюби подумал, что Шнед Ганн, наверное, действительно, постарел. Раньше он был куда решительней.

– Ты, наверное, думаешь, что Шнед Ганн постарел и утратил свою хваленую решительность? – покосился на него начальник Штаба и едва заметно усмехнулся. – Можешь, впрочем, не отвечать. Постарел я или нет, в общем и целом не имеет отношения к делу. А дело заключается в том, что некоторые наши радикально настроенные офицеры и – главное – часть Руководства задумали затеять наверху глобальную войну.

– Кто? – не поверил Бес.

– В основном, молодежь, конечно. Кого же еще подобная глупость могла увлечь? Лидером у них Хрофт Шейд. Знаешь его?