Чувствуя себя глупо, я топталась перед дверью в бабушкину личную гостиную, но никак не могла заставить себя перешагнуть порог. Уставившись на дверь, я подняла руку – сердце колотилось как сумасшедшее, – но остановилась, так и не коснувшись резного дерева. Снова. Глупо, хоть кричи. Я не боялась бабушку. Я ужасно по ней соскучилась. Однако сомневалась, что выдержу расспросы про Томаса или свадьбу.
Зная бабушку, я была уверена, что ее не удовлетворило мое скудное освещение вопроса и она потребует рассказать все болезненные подробности. Я выдохнула. Разговора не избежать, так что нет смысла откладывать. Хорошо, что Томас еще не вернулся; мне будет легче, зная, что он не поджидает поблизости. Я стряхнула замешательство и легонько постучала в дверь. Лучше действовать быстро, пока я не струсила.
– Входи, Одри Роуз Аадхира.
Я толкнула дверь, и меня сразу же оглушили яркие цвета, которые бабушка выбрала для этой комнаты. Бирюзовый и фуксия, ярко-зеленый и насыщенный желтый. И все в обрамлении золота, до неприличия роскошно и все-таки уютно, начиная от превосходно вытканного ковра до переливающихся обоев и гобеленов. Я словно вошла в оживший сон.
От чая исходил приятный пряный аромат. Сам сервиз тоже был красив: серебряные заварочный чайник, сливочник и сахарницу украшали затейливые завитушки, похожие на виноградные лозы и листья кориандра. Не сомневаюсь, что бабушка привезла его из Индии. Она окинула меня оценивающим взглядом, который не упускал ничего. Ее лицо потеплело.
– Он твой, если хочешь. – Она показала на чайный сервиз. – Я не приготовила подарка к твоей свадьбе. Но мне и приглашение не прислали.
Она скривила губы, как будто откусила лимон, и я не удержалась от смеха. Чуть не уронив трость, я поспешила обнять ее и вдохнуть успокаивающий аромат. На этот раз, без зрителей, она нежно прижала меня к груди. Я была рада обнять ее после стольких лет. Я знала, что ей было тяжело подолгу жить в Англии из-за маминой смерти и неприязни к моему отцу. Дедушка скончался за несколько лет до мамы, и я могла только вообразить глубину бабушкиного горя. Я устроилась рядом с ней на кушетке с великолепным покрывалом переливчатого синего цвета.
– Бабушка, приглашение вам отправили. Что же делать, если выследить вас сложнее, чем привидение. – Моя внезапная веселость лопнула, как дырявый шарик, когда я вспомнила идущую с письмом мисс Уайтхолл. – К тому же свадьба… – Я сглотнула внезапно образовавшийся в горле ком. – Вы же знаете, она…
Бабушка отстранилась, и ее взгляд смягчился.
– Ты очень сильно его любишь.
– Да. – Я теребила перчатки, не глядя на бабушку из-за страха, что снова разревусь. – Я люблю его так, что иногда это меня пугает.
Она обняла меня и погладила по голове, как делала, когда я была маленькой. Не помню, как я заплакала, но слезы безмолвно текли по лицу. Бабушка сделала вид, что не замечает этого, и ласково заговорила:
– Будет, будет, дитя. Хотя я не люблю это признавать, но тебя назвали в честь двух энергичных женщин. Твоей бабушки Роуз и меня. – Я зарыдала сильнее, и бабушка обняла меня крепче. – Знаешь, твоей маме нравилось имя Одри. – Я поняла, что она улыбается, и, хотя знала эту историю наизусть, снова прислушалась, как будто впервые. – «Благородная сила». Малина хотела, чтобы ты обладала сильной волей и разумом. Думаю, она была бы довольна, видя, как ты стремишься к своим целям. Она хотела, чтобы ты была доброй, как твоя бабушка Роуз. Такой же прямолинейной, как твоя любимая бабушка, я. И не боялась быть собой. Как она. Ты помнишь, что она говорила про розы?
Я вытерла последние слезы и кивнула:
– У них есть лепестки и шипы.
– Не надо бояться, дитя. – Уверенный бабушкин голос был бальзамом для моего разбитого сердца. – Ты происходишь из длинной череды женщин, чьи кости из стали. Твоя мама велела бы тебе быть храброй, даже когда ты этого не чувствуешь. Она хотела бы видеть тебя счастливой.
– Я скучаю по ней, – прошептала я, вдруг осознав, что давно не произносила это вслух. – Каждый день. Беспокоюсь, понравилась бы ей та жизнь, которую я выбрала. Она отличается от общепринятых…
– Ха! Условности, – отмахнулась бабушка. – Не переживай из-за такой ерунды, как условности. Я знаю свою дочь. Она гордилась тобой и Натаниэлем. Вы были самыми яркими звездами в ее вселенной. Безусловно, она любила вашего отца, но звездочками ее души были вы, дети.
Некоторое время мы молчали, потерявшись каждая в своих воспоминаниях о маме. Мои причиняли боль. Мама не отходила от моей постели, когда я горела в лихорадке. Она отказывалась поручать уход за мной кому-нибудь другому и настаивала, что будет делать это сама.
Благодаря ее неустанной заботе я выздоровела после скарлатины. А она нет. Ее и так слабое сердце не справилось с инфекцией. Она боролась достаточно долго, чтобы увидеть меня здоровой, после чего умерла у меня на руках. Я никогда не чувствовала себя такой одинокой, как в тот день, несмотря на присутствие отца и брата. Ее смерть была самым большим мотивирующим фактором в моем стремлении заниматься наукой и медициной.