Охота на Джека-потрошителя

Натаниэль был единственным – кроме отца, – кто умел мастерить такие сложные игрушки с паровым двигателем. Еще ребенком он проводил вместе с отцом каждый вечер, наблюдал и учился у лучшего мастера. Потом еще он недолго изучал медицину до того, как переключился на изучение юриспруденции. Оба его предыдущих увлечения развили в нем сообразительность. И точность.

Пока я пыталась примирить образ любящего брата, которого знала прежде, и чудовища, которое стояло передо мной, он зажег на столе горелку, разогрел металл и вставил болты в зажимы так ловко, будто всю жизнь этим занимался.

Еще одно воспоминание всплыло в моей памяти. Брат встревожился, когда обнаружил, что я пробралась в кабинет отца. Я тогда подумала, что он беспокоится обо мне, заботится, чтобы отец не узнал, что я рылась в его вещах. А в действительности Натаниэль беспокоился, не обнаружила ли я его тайную лабораторию.

Натаниэль бросил на меня взгляд, улыбаясь как безумец, и продолжал трудиться над своим новым изобретением. Я молча наблюдала, как он сооружает металлическую клетку, и по-прежнему плохо соображала. Логика подсказывала мне, что необходимо думать и действовать быстро, но мое тело словно было налито свинцом и раздавлено отчаянием. Я не могла шевельнуться.

– Это пойдет в полость грудной клетки мамы. Я собираюсь защитить ее новое сердце, – он несколько раз кивнул сам себе. – Считай это чем-то вроде искусственной грудной клетки.

Мое тело наконец освободилось от шока; холод погружал кончики своих пальцев в ведра со льдом, а потом быстро водил ими по моей спине. Все получило разумное объяснение. Его испуг, когда инспектор появился вместе со мной у двери после того, как убили уволенного отцом кучера. Такой же застывший от страха взгляд я видела у него, когда суперинтендант Блэкберн подошел к нам в цирке.

Миллион доказательств я видела своими собственными глазами, но предпочитала их игнорировать.

Мой брат всегда был добрым и чувствительным. Это я была чудовищем. Это я пыталась добыть тайное знание из мертвой плоти. Как я не увидела в нем того же любопытства? Ведь нам досталось одно и то же наследство.

Он поднял устройство к сердцу, работающему от пара, проверяя его размеры; он смеялся каким-то безумным мыслям и что-то бессвязно бормотал. Я больше не могла игнорировать его болезнь.

Когда металл остыл, Натаниэль осторожно поместил сердце внутрь грудной клетки, затем соединил металлические части новыми болтами. Он выдвинул штатив механизма на стене, отрегулировал электрическую иглу так, чтобы она касалась металлической клетки, и отступил назад, любуясь своей работой. Довольный этим новым гротескным устройством, он подошел к столу, потом взял в руку шприц и постучал по нему указательным пальцем.

– Ты должен прекратить это безумие, Натаниэль.

– Что сделано, то сделано, сестра. Теперь, – он повернулся ко мне, держа шприц так, словно это была священная реликвия, – мне только нужно немного твоей крови, чтобы впрыснуть в ее сердце, потом мы вместе повернем выключатель. Если лапки лягушки можно заставить дергаться под действием слабого разряда электрического тока, то мы сможем сделать то же самое в большем масштабе. У нас есть преимущество – большее количество живых органов. Вот в чем Гальвани, несмотря на весь его ум, ошибся, – сказал он, указывая на свою голову. – Ему следовало сделать ставку на живые ткани для своих трупов, тогда хватит совсем небольшого напряжения. Металл в механизмах поможет преобразовать энергию. Вот почему я сращиваю их с плотью. Это замечательно, ты увидишь.

Я проследила за его взглядом, пока он любовался электрической иглой, свисающей с потолка и исчезающей в груди мамы. С этим нужно покончить сейчас же. Я не смогу вынести этого зрелища, если он начнет снова издеваться над телом мамы. Мой голос наполнился всеми теми эмоциями, которые я пыталась подавить.

– Прошу тебя, брат! Если ты меня любишь, ты прекратишь этот эксперимент. Мама мертва. Она не вернется.

Я с трудом сглотнула, по моему лицу текли слезы. Крохотной частице меня хотелось увидеть, можно ли это сделать – сможет ли он оживить давно мертвую плоть. Сможет ли он снова вернуть к жизни маму, по которой я так скучала. И одновременно эти мысли меня пугали.

Но остатки здравого смысла во мне никогда бы этого не позволили.

– Ты добился очень многого. Правда, – сказала я. – Я не сомневаюсь, ты превзойдешь любого ученого, какого пожелаешь, но это – это неверный путь.

Пшш-чу. Пшш-чу.

Натаниэль покачал головой и указал рукой на работающее сердце.

– Мы уже так близко, сестра! Через несколько минут мы будем разговаривать с мамой! Разве ты не этого хотела?

Он уже не сердился, а выглядел обиженным ребенком. Ему оставалось только затопать ногами и скрестить на груди руки, и тогда он устроит настоящий скандал. Но вместо этого он стоял совершенно неподвижно, и это почему-то пугало больше, чем когда он метался по комнате, как бешеное животное.

– Это все ради тебя! – закричал он, внезапно взрываясь, и сделал несколько больших шагов ко мне. – Как ты можешь отвергать этот дар?

– Что?