Охота на Джека-потрошителя

– У него отказывают органы, и он ужасно чешется. По крайней мере, так сказал врач, – она еще раз щедро помазала его руки мазью, и он затих. – Мазь помогает, только ненадолго. Постарайся не чесать так сильно, дедушка. Ты рвешь себе кожу в клочки.

Томас поерзал на стуле – явный признак того, что ему не терпится высказать свое мнение. Я бросила на него угрожающий взгляд, который, как я надеялась, предупредит его о том, как ему будет больно, если он посмеет вести себя в свойственной ему очаровательной манере в доме Торнли.

Он не обратил внимания на меня и на мой взгляд.

– Насколько я помню свои уроки, это всё признаки процесса умирания, – он продолжил, загибая пальцы при упоминании каждого симптома: – Ты перестаешь есть, больше спишь, дыхание становится затрудненным. Потом начинает чесаться тело, и…

– Этого достаточно, – перебила я его, бросив сочувственный взгляд на Торнли и его внучку. Они знают, что конец неминуем. И незачем им выслушивать подробности того, что будет дальше.

– Я только хотел помочь, – прошептал он. – В моих услугах явно не нуждаются. – Томас дернул плечом, потом снова принялся молчаливо осматривать комнату.

В будущем нам надо будет поработать над его умением «помочь». Я снова повернулась к камердинеру отца.

– Все, что вы сможете мне рассказать о том периоде времени, мне очень поможет. Нет никого другого, к кому я могла бы обратиться с вопросами. Недавно произошли… кое-какие события, и это меня бы успокоило.

Глаза Торнли наполнились слезами. Он рукой подозвал внучку к себе.

– Джун, милая моя. Ты не сделаешь нам чаю?

Джун прищурилась.

– Ты ведь не пытаешься сейчас избавиться от меня, а? Ты уже много дней не просил чаю, – ее тон был скорее игривым, чем обвиняющим, и ее дедушка слегка улыбнулся. – Очень хорошо. Я пойду и принесу чаю. Веди себя хорошо, пока я не вернусь. Мама повесит меня, если решит, что я плохо с тобой обращалась.

Когда Джун вышла из комнаты, Торнли несколько раз с трудом вздохнул, потом посмотрел на меня более ясным взглядом, чем за несколько секунд до этого.

– Мисс Эмма Элизабет Смит была близкой подругой вашей матери, мисс Одри Роуз. Но, вероятно, вы ее не помните. Она перестала приходить, когда вы были еще совсем малюткой, – он закашлялся, но отрицательно покачал головой, когда я предложила ему еще воды. – Она также знала вашего дядю и отца. Они все четверо были близкими друзьями в молодые годы. Собственно говоря, ваш дядя когда-то был с ней помолвлен.

Сомнение тисками сжало мой мозг. Судя по записям дяди, могло показаться, что он совсем с ней не знаком. Я бы никогда не догадалась, что она – его знакомая, не говоря уже о том, что они чуть не поженились. Томас удивленно поднял брови – даже он явно не ожидал этого.

Я снова повернулась к Торнли.

– Вы что-нибудь знаете о том, почему отец мог за ней следить?

Над нами прогремел гром, будто предостережение свыше. Торнли сглотнул, его взгляд заметался по комнате, словно он боялся чего-то ужасного, что может достать его и в могиле. Его грудь поднялась, и он зашелся в еще одном приступе кашля. Если он будет и дальше так кашлять, то совсем потеряет способность беседовать, я была в этом уверена.

Его голос напоминал хруст гравия под копытами коней, когда ему удалось опять заговорить.

– Ваш отец – очень могущественный и богатый человек, мисс Одри Роуз. Я не настолько самонадеян, чтобы утверждать, будто мне известно о его личных делах. Я знал только две вещи о мисс Смит. Она была помолвлена с вашим дядей, и… – его глаза так широко раскрылись, что видны были почти одни белки. Силясь сесть на постели, он дергал ногами и кашлял до посинения.

Томас вскочил и попытался уложить старика, чтобы тот не поранился во время конвульсий. Торнли яростно затряс головой, кровь выступила в уголках его губ.

– Я… только что… вспомнил. Он знает! Он знает темные тайны, скрытые в стене.

– Кто знает? – умоляющим тоном спросила я, стараясь понять, являются ли эти слова частью сложной галлюцинации, или его болтовня имеет какое-то значение для нашего расследования. – В какой стене?

Торнли закрыл глаза, из его рта вырывались гортанные стоны:

– Он знает, что случилось! Он был там в ту ночь!

– Все в порядке, – произнес Томас ласковым голосом; никогда раньше я не слышала, чтобы он так с кем-либо разговаривал. – Все в порядке, сэр. Сделайте вдох, ради меня. Вот так. Хорошо.

Я смотрела, как Томас крепко держит старика, надежно, но мягко.

– Лучше? А теперь попытайтесь еще раз сказать это нам. На этот раз – медленнее.

– Да, д-да, – просипел он, – но я не могу его в-винить, – Торнли задыхался, пытаясь вытолкнуть из себя слова, а я поглаживала его спину, пытаясь в отчаянии его утешить. – Н-нет, нет. Не могу, не могу его винить, – сказал он и опять закашлялся. – Не уверен, что поступил бы иначе при т-таких обстоятельствах.

– Кого винить? – спросила я, не зная, как его успокоить настолько, чтобы он заговорил связно. – О ком вы говорите, мистер Торнли? О моем отце? О дяде Джонатане?