— Это не табак… — пояснил Удай и продолжил, — это уже второе покушение на меня. Зимой 1996 года мой автомобиль обстреляли. Меня тяжело ранили, одно из ранений было в позвоночник и у меня паралиовало ноги. После нескольких операций стал ходить, но плохо.
Принесли бутылку «Мартеля». Мягкая сладковатая жидкость лишь чуть-чуть обожгла гортань. Серж пил их большого бокала, рассматривая солнце. День прошел очень быстро, уже вечерело. Когда к трупу прилетела первая муха, на сердце Сержа стало спокойно. Он попросил разрешения пойти переодеться, потому, что убитому они уже не помогут. Что касается Удая, то он и думать забыл о своем телохранителе.
Серж не сопровождаемый никем пошел в раздевалку, там было пусто, обслуга вся сбежала на место происшествия. Он переоделся, достал из портфеля рукопись и принялся разбирать арабскую вязь:
«…Найдя на пыльном пути войны свою частичку — вовсе не половину, маленькую часть своей души — Асман не сразу понял какая это часть: управляющая или подвластная, разъединяющая или собирающая грани личности, что стремятся к распаду. Но это была, как оказалось, по прошествии лет, — составляющая души под названием Счастье. Его крохотное счастье, которое он пил ежедневно по капле, с успехом растягивая на годы. Все же остальное в нем называлось иначе, хотя, как правило, люди путают со счастьем то, что им не является: гордость и власность, ум и проницательность, удачливость и сообразительность, красоту. Забывая, что все это вовсе не счастье, и даже не путь к нему. Иногда — это суррогат, когда уж совсем невмоготу. Но счастье — само по себе. У кого-то — больше, у кого-то — меньше, кому-то его вовсе не дано.
Асман и Лейла, кроме взаимного влечения, которое вовсе не редкость между мужчиной и женщиной, были объединены еще таким пустяком как малое время, небходимое для сна. Они встречались для ночного отдыха очень поздно, но никто из них не тяготился этим. Как правило, вечер Лейлы заканчивался чуть раньше; уложив детей, королева с помощью служанок и евнухов совершала вечерний туалет в особой зале, куда из дворцовых бань доставляли все необходимое, и, переодевшись, направлялась в одну из спален одного из дворцов, в коем королевская чета жила в данный момент. Жилище менялось по прихоти короля, а спальня назначалась дворецким с таким расчетом, чтобы каждую ночь король с королевой проводили в новом интерьере. Лейла, оставшись одна, наверняка бы заблудилась в дворцовых анфиладах, ей помогали ориентироваться слуги, из коих она знала в лицо 2-х, 3-х, да свою любимую служанку-подругу, которая провожала ее к постели и развлекала до прихода Асмана.
Его Величество после захода солнца, когда огненный диск не беспокоил больше короля своим ревнивым присутствием, шел в библиотеку, где принимался за одно из самых приятных своих, в течение суток, занятий. Библиотека была обширной и при его предшественниках, а при нем выросла вдвое. Он читал там и беседовал с мудрецами. Причем он прощал им видимость полнейшего отсутствия мудрости ради их авторитетного в его глазах звания. Здесь в вечерние часы, иногда бывал строитель каналов Ахмет-Хан.
Ближе к полночи, когда звезды разгорались в полную силу, король встречался с древними старцами — дворцовыми звездочетами.
Но Лейла, почти всегда, дожидалась его. Правда иногда ей это только казалось, она начинала дремать, разговаривала со служанкой-фрейлиной, которая тоже засыпала близ высокого ложа с балдахином из шелка и парчи, что никогда не задергивался.
Король приходил в спальню свежий после вечернего умывания и уже переодетый ко сну, целовал жену, она тут же просыпалась и супруги подшучивали над юной служанкой, которая была всего-то на два года моложе Лейлы, но в этом возрасте — это значительно. Посмеиваясь над служанкой, уснувшей подле кровати, они либо будили ее, либо Лейла сама потихоньку проходила в смежную спальную залу, посмотреть на спящих детей. Потом она торопливо возвращалась к мужу, счастливо улыбаясь в лунном свете или золотистом мерцании масленых светильников; за затворенными дверьми осторожно погромыхивали оружием стражники, облегченно усаживаясь после нескольких часов проведенных на ногах. И Лейла, болтая нв ухо Асману о чем-то своем, важном уже не столько для интересов государства, сколько для них двоих, расслаблялась на своем посту, дождавшись минуты счастья, лучше которой не было у нее.