Охота на Эльфа

В Польше, к счастью, про социализм давно забыли, так что гостиницы у них теперь нормального европейского класса. А мы, слава Богу, по легенде числились не самыми бедными людьми, и в отель нас поселили приличный — пятизвездочный, кажется, «Орбис-Панорама» — на бывшей площади Дзержинского, неподалеку от той самой ротонды, в которой все и должно было произойти. Насчет старого названия это нас пан Вальдек просветил, так что нового, куда сложнее запоминаемого, никто из нас и не употреблял. А Вальдек, кстати, оказался личностью незаурядной и колоритной. Историк из Кракова, он приехал во Вроцлав на какой-то симпозиум с докладом и вез с собой целую гору документов, брошюр, а также атласов, исправленных и дополненных лично им. За обедом в ресторане мы разговорились об отношениях России и Польши, по привычке несколько свысока рассматривая западного соседа как младшего брата, если не сказать грубее — просто как бывшую колонию в составе многовековой Российской империи.

Вальдек не обиделся, видать, не первый день с русскими общался, он только хитро улыбнулся и предложил подняться к нему в номер. Мы не возражали: на сообщника Эльфа этот пан никак не тянул, а в остальном мне, Филу и Циркачу все равно предписано было вести себя как можно естественнее — этакие богатые бездельники, которым любопытно все. Шкипер с Пиндриком, составлявшие группу прикрытия, жили на другом этаже, подальше от моего одноместного люкса, и конкретно во Вроцлаве нам не полагалось узнавать друг друга.

Стоит ли говорить, что Циркач роль богатого бездельника исполнял с блеском голливудской звезды. Во Вроцлаве нашлось достаточно заведений, предлагавших, как яркие шоу, так и изысканные интимные услуги. И все это Борька получил сполна, в своих лучших традициях не заплатив, по-моему, ни злотого. От польских красавиц он остался в полнейшем восторге. «Европейский профессионализм, славянская непосредственность и дикая восточная страсть», — вот так определил Циркач тип польской женщины. «Понятное дело, — солидно прокомментировал Фил. — Чего ещё можно ждать от юных католичек, только что вырвавшихся из-под многолетнего коммунистического гнета? Самого разнузданного, развратного поведения!»

Но вернемся к пану Вальдеку. Номер его оказался буквально завален листами бумаги и раскрытыми географическими атласами. Приведя это все в относительный порядок, он принялся с университетской обстоятельностью читать нам кратенький курс истории Польши, демонстрируя на различных исторических картах Республику Польшу, ПНР, Жечь Посполиту, Польское королевство и так далее. При этом, чем дальше в прошлое, тем все шире становились польские владения. На какой-то средневековой схеме территория Польши простиралась на восток аж до Смоленска, а на запад едва не до Парижа, и я уже почувствовал, что, если мы продолжим углубляться в том же направлении, вся Европа вскоре окажется под Польшей — от Пиренеев до Урала, ну а потом — чем черт не шутит! — обнаружится где-нибудь в каменном веке всемирное польское господство.

Но шутки шутками, а ведь и вправду была в истории эпоха, когда Россия и Польша оказывались фактически равны по площади, по населению, по влиянию в мире. Это я усек хорошо, и это было ново. Мне вдруг сделалась понятна и близка национальная гордость поляков, сумевших отстоять свой восьмидесятый год и своего будущего президента Леха Валенсу, я вспомнил виденный когда-то фильм Анжея Вайды «Человек из железа» и проникся новым совершенно особенным уважением к мужеству вроде бы вполне обычных людей, не допустивших тогда очередного советского хамства.

Между прочим, ещё перед поездкой дядя Воша, то бишь генерал Кулаков как бы невзначай рассказал мне, на грани какого кошмара, оказывается, балансировали мы, в смысле Советский Союз, в конце того давнего восьмидесятого года. По Никите Сергеевичу как раз коммунизм должен был наступить, а по Леониду Ильичу вместо него случилась война в Афганистане и Московский праздник спорта и мира с быстро построенной на Юго-западе Олимпийской деревней, тут же получившей прозвище потемкинской. Мне тогда было без малого четырнадцать лет, из Москвы меня увезли, я жил у бабушки в деревне, и восьмидесятый запомнился только финскими продуктами — соками, джемами, йогуртами, нарезанным сервелатом в упаковке — все это в изрядных количествах приволакивала из столицы мамина сестра тетя Лена, работавшая в какой-то большой гостинице.