Дрей не мог постареть, вырванный из уродующих лап времени, - но месяцы, проведенные в заточении, оставили свой след и на нем. В особенности на лице: в горящих, как бешеные уголья, глазах, в кривом изгибе растрескавшихся губ. И поэтому старые знакомцы, встретившись, отшатнулись друг от друга. А потом Варн расхохотался - так взрывается в костре сухое полено, - оглушительно, раскатисто, неожиданно.
- Ты! Все-таки ты выбрался! Рано или поздно это должно было произойти! Рано!.. или поздно! А дверь, дверь была открыта? Испугался, правда?! Знаю, знаю, испугался! Потому что неожиданность. А я знал, что ты выберешься. И специально - а-ха-ха! - специально! - открыл дверь, когда ты спал. Испугался! А-ха-ха-ха-ха! Испугался! - Гном осекся смерил бессмертного презрительным взглядом: - А вот теперь можешь убивать. Потому что я уже и так мертв! Они убили меня, я не нужен им, никому, никому не нужен, все бросили старого Варна, забыли о нем, потому что - Туман! Завеса! И все они дрожат, они оставили меня, оставили, оставили! Оставили...
Он замолчал. Бессмертный пожал плечами. Затем обогнул горбуна и пошел дальше по коридору не оборачиваясь.
- Стой! - Варн повис у него на руке, вцепившись в кожу, так что Дрей поморщился. - Стой! Ты должен убить меня. Должен! Должен!
Бессмертный медленно обернулся:
- Я ничего не должен. Впрочем, если хочешь, я сделаю это. Вот только сперва отведи меня к воротам.
Горбун снова зашелся рассыпчатым липким смехом:
- Я знал, что мы договоримся! Знал! Знал! Пойдем. Кажется, я обречен вечно выводить тебя отсюда.
- Кажется, - пробормотал Дрей. - Кажется...
Он думал о том, что выкрикивал минуту назад старый гном. "Завеса? Туман?" Варн бредил или же за этими словами действительно что-то стоит? Должно быть, иначе откуда это запустенье в подземелье?
Они брели, снова вместе, снова Варн - впереди, как это было уже много ткарнов назад; и опять наверху Дрея дожидалась неизвестность. Но он - шел, потому что иного выхода не существовало, вернее, существовал, но только один. Тот самый, за которым... "завеса".
На сей раз ворота были плотно стянуты цепью, лишь наверху светлела полоска - достаточная, чтобы сумел подняться и пролезть наружу Дрей, но недосягаемая для старого гнома. Но Варн к этому и не стремился. Он стремился к другому...
Дрей постоял немного, глядя на скрюченное бездыханное тело, обернулся и полез наверх, к чернеющему небу. Стоило, наверное, спросить у горбуна о завесе и о том, что же случилось в его подземельях, но... то ли из жалости (хотя откуда у него, бессмертного, жалость), то ли из опасения, что сумасшедший старик все равно не скажет ничего стоящего - в общем, по Дрей этого не сделал. Ну и ладно. Как говорится, снявши голову...
Гритон-Сдраул встретил его ветром - резким, швырявшим в лицо пыль, мусор и листья деревьев. Неоткуда было взяться такому ветру, неоткуда, потому что вокруг города текла безымянная река, этакий гигантский водяной ров; неоткуда, но вот же взялся, и швырял, швырял, швырял в лицо пылинки, выжимая из глаз слезы, застревая в волосах.
Улицы источали запах страха; через плотно прикрытые ставни не пробивалось ни лучика света - а ведь было совсем рано. И еще - звуки. Вечерний город переливается, звенит криками матерей, зовущих домой заигравшихся детей, скрипит тележкой уличного торговца, который отправляется домой - до утра; бряцает оружием стражников, шепчется губами влюбленных живет. А здесь не было ничего, только шуршали листья на мостовой, испуганно скрипела спешно закрываемая дверь, улетал во тьму задутый огонек свечи.
Гритон-Сдраул тоже жил - но по-другому, жизнью напуганной, потаенной, скрытой. Дрею вдруг очень захотелось оказаться где-нибудь далеко отсюда - но этого сделать он не мог. А значит, следовало искать пристанище. И, перепрыгнув через знакомый забор, пригибаясь, проскальзывая под тяжелыми ветвями одичавших плодовых деревьев, он пошел к домику, и что-то внутри замирало, ожидая невозможного: дверного скрипа, тоненькой фигурки в проеме. Всего этого не было, и, оказавшись внутри, он только здесь ощутил всю силу боли - от бессилия переиграть жизнь по-другому. "Бессильный бессмертный. Ха-ха".
Он рухнул на продавленную кровать и утонул в черном сне.
4
Сон колыхался вокруг него полупрозрачными волнами: то ли узорчатые портьеры из далекой, уже несуществующей жизни, то ли грязный саван. За этой трепещущей пеленой шевелились какие-то тени. "Туман, туман, туман... Завеса". И не разглядеть, что там, по ту сторону пелены, и не перейти эту дрожащую черту. И тени явятся тебе лишь по собственному хотению... если явятся.
И они являлись. Долгая череда, лица, лица, лица, все так странно знакомые - и незнакомые одновременно. Он знал, встречал их в своей неестественно долгой жизни, и сейчас они пришли, чтобы о чем-то сообщить. О чем? Губы пришельцев, плотно ли сомкнутые или же вяло разведенные, не шевелились, на лицах жили только глаза, глаза, глаза, и глаза эти кричали о чем-то. О чем?!
Лица, лица, лица... Он уже устал от лиц, он желал бы отвернуться, забыть, проснуться - и не мог.