Охота на Голема

Она чувствовала — и если бы только то, что высказала Жильберу! Нет, все было гораздо хуже и страшнее. Но она гнала от себя эти мысли, порой проклиная свой Дар, порой — стараясь вспомнить, где и в каком гадании она ошибалась хоть когда-нибудь. Ведь были ошибки, были! Значит, судьбой предопределено далеко не все!

Каждое утро этого жаркого и удушливого лета она надеялась — сегодня все решится, сегодня Жильбер — создатель голема — найдет, наконец, способ уничтожить свое творение. А творение, меж тем, направляло энергию на сотни и сотни казней. Люди действовали, считая, что они существуют сами по себе, сами осуждают, сами кричат: «Смерть врагам народа!» — провожая на казнь своих собратьев.

Но это было далеко не так.

Иногда Жаклин почти физически чувствовала, как в самом центре столицы засела безумная, насосавшаяся крови тварь — тварь, которой чуждо все, что дорого людям, которая требует только одного — крови и смерти.

И все-таки, даже в эти дни она пыталась надеяться на лучшее. Пыталась — насколько могла. Ей было совершенно все равно, будет ли жива нынешняя диктатура, или же случится что-то еще — но лишь бы прекратились казни, лишь бы Жильбер был просто рядом.

Париж, 28 июля (10 термидора) 1794 г.

И все же катастрофа произошла внезапно — вечером Жильбер ворвался в ее квартиру с возгласом:

— Макс арестован! В городе — восстание!

Дальнейшее Жаклин вспоминала словно бы в дымном мареве, которое окутало город в ту ночь.

Она и Жильбер бегут куда-то по центру города. Они не одни — их несет толпа. Жаклин оглядывается. Что-то резко переменилось во всех этих людях. Она ненавидела толпы — с тех самых пор, когда казнили короля. Но сейчас в глазах людей читалось иное — воля и решимость. Они пытались думать, эти люди — и не важно, кто из них был полуграмотным, а кто — нет.

— Неподкупный освобожден! — услышали они. — Все — к ратуше! Восстание! Долой предателей из Конвента!

На Ратушной площади оказались, не сговариваясь, все участники организации. Но то, что они мгновенно нашли друг друга — это уже никакой случайностью не было.

— Все мы знаем, что делать! — страстно говорила Сильвиана. — Даже если завтра Макс победит — а он должен, обязан победить, — это ничего не изменит!

Прольется еще одна река крови — или не одна.

— Я должен убить голема. Немедленно, — кивнул Жильбер. — Я виновен во всем, это была моя идея.

— Наша идея, Жильбер. НАША, гражданин Клеман! Только сил у нас маловато, — возразила Сильвиана.

— Тогда — вперед, — Жильбер снова оказался во главе небольшого союза тех, кто хотел повернуть с места неподъемное колесо истории.

— Я иду с вами! — решительно объявила Жаклин.

— Ты? — Сильвиана посмотрела на нее, и в глазах ее промелькнули и жалость, и удивление — и дикая тоска. — А ты знаешь, что возврата может не быть?

— Я клялась! — настаивала девушка.

— Тебе, должно быть, совсем немного лет. Не обманывайся внешностью — среди нас нет никого, кто не пережил бы век. Ты же… ты же в Запределье можешь выйти с трудом, тебе бежать некуда.

— Нет. — Жаклин помотала головой, и Сильвиана поняла — этот ответ окончателен.

…А потом что-то и в самом деле сдвинулось с места — должно быть, то самое колесо истории. Жаклин видела ворвавшихся на площадь солдат — здесь и свои, и чужие были похожи, как родные братья, понять, кто есть кто, оказалось почти невозможно.

Слышались звуки стрельбы, свистели пули — рядом бежали и падали люди. Верные предателям войска штурмовали Ратушу.

— Нам надо успеть, — тихо говорит Жильбер, но Жаклин слышит его. Их четверо — это все, кто остался в живых из своих. Остальных не следует дожидаться — они возле Ратуши. Почти бессмертные тоже могут умирать.

Жаклин никто ничего не говорит — она чувствует все сама.

— Где может быть тварь? — спрашивает она.

— Около площади. Да где угодно — сегодня она упьется смертью! — кричит Сильвиана. Она ранена, но еще может идти. — Попробуй прикончить ее, Жаклин. Если у тебя хватит сил… Должно хватить… — шепчет она, остановившись. — Держи, попробуй понять, как оно действует, — она вынимает откуда-то из рукава серебристый тонкий жезл. — Я больше не могу…

Сильвиана усаживается на ступеньки какого-то дома, ее голова медленно заваливается набок…

…Жильбер что-то глухо объясняет на бегу, Жаклин не слушает его — и не глядит в его лицо. Потому что сейчас оно — страшно. Это лицо вампира из самых жутких рассказов, только сейчас его ненависть оборачивается не на людей.

Жаклин и без того знает — созданное по ошибке существо не возьмешь пулями. Да и серебро, которое, говорят, охраняет от нечистой силы, бессильно. Возможно, поможет тот жезл, что отдала ей Сильвиана, возможно — причудливая резная статуэтка в руках Жильбера — когда-то Жильбер рассказывал Жаклин, что сей предмет был привезен из далекой колонии в Новом Свете.

А возможно, против твари не поможет ничего.

— И все я думаю, а куда же это они запропали?! Придут, придут, обязательно придут!.. — слышится рядом насмешливый клекот. — Вот я вас, голубчики, и дождалась…