Охота на императора

Адский грохот длился несколько секунд. Скрежет металла, хруст деревянных балок, звон падающей на голову посуды – старику показалось, что он оказался внутри жестяной коробки с леденцами, которую встряхнул безжалостный великан и он – всего лишь один из маленьких цветных шариков, летающих внутри.

Очень скоро все затихло. Там, где только что было окно, зиял пролом в стене, заполненный снегом вперемежку с грязью. Продолжали издавать звуки лишь слегка потрескивающие от напряжения фанерные листы внутренней обшивки.

Свет погас сразу же, так что Фарафонтов не смог оценить ситуацию моментально, сил хватило лишь на то, чтобы выбраться из-под дивана, привалившего его правую ногу, но еще большую, жгучую боль старик чувствовал в груди и боках. Похожее ощущение, но только в разы меньшее, он испытал в молодости, когда упал с лошади и сломал два ребра.

– Есть кто живой? – голос снаружи наверняка принадлежал жандармам из оцепления. – Отзовись!

Фарафонтов попытался было ответить, но не смог сделать глубокий вдох из-за той самой боли. Оставалось лишь выбираться наружу самому, но как? Другой ряд окон был обращен к небу, и добраться туда не представлялось возможным.

«И дверь запер на засов…» – взгляд Фарафонтова остановился на том месте, где с трудом угадывался выход на посадочную площадку. Приложив немало усилий, чтобы встать на ноги, Матвей Маркович вооружился отломившейся ножкой стола и несколькими ударами заставил засов опуститься.

– Есть! Есть живые! – снаружи услышали стук и принялись выбивать перекошенную дверь, благо, она открывалась внутрь. Старику оставалось только ждать.

Через пару минут дверь, отчаянно хрустевшая под ударами сапог, таки подалась и громко хлопнула под собственным весом.

– Ты где? Сколько вас? – жандарм снял фуражку и крикнул кому-то сзади – А ну, подсоби, тащим его!

Жандарм ухватился за лацканы ливреи камер-фурьера и дернул их на себя.

Зрелище, представшее перед страшим камер-фурьером после того, как его извлекли из лежавшего на боку вагона, напоминало поле брани. Два паровоза утащили за собой первый уцелевший багажный вагон и остановились почти перед самым мостом. Второй багажный, вернее то, что от него осталось, лежал на крыше. Колеса его продолжали вращаться по инерции с препротивным скрежетом, а под тем вагоном, из которого достали самого Фарафонтова, образовалась внушительных размеров воронка, из которой разило незнакомой для старика вонью. Вся эта картина сопровождалась паническими криками пассажиров, следовавших в дальних вагонах, женскими воплями и отрывистыми командами старших жандармов, командовавших оцеплению оказывать помощь.

– Погоди-ка, дружочек… мне туда надо… – Фарафонтов освободился от опеки своего спасителя и, держась за бок и хромая, побрел к разрушенному багажному вагону.

– Куда, куда? – жандарм попытался остановить старика в грязной, синей ливрее с золотыми кантами на воротнике, но ему это не удалось.

– Туда! Там Мишка мой! Отстань по-хорошему! Подсоби лучше! – Жандарму не оставалось ничего более, как прийти на помощь.

– Та погодь! Рухнет же! – бравый усач попытался здраво оценить ситуацию. Вагон лежал на разрушенной крыше, опираясь лишь на деревянные шпангоуты, потрескивавшие под весом рамы и колес, оказавшихся сверху.

– Пусти! – заорал старик, отталкивая пытавшегося удержать его жандарма, звание которого он даже не рассмотрел.

– Эх, дед… И меня еще погубишь… – синий мундир всё же аккуратно применил силу к бесполезному сейчас камер-фурьеру, пытавшемуся совладать с болью в теле, и одновременно рвавшемуся спасать Говорова, – Постой-ка, уважаемый… Я сам.

Жандарм двумя руками отодвинул его в сторону и, примерившись, выбрал один из проломов в стене лежащего на крыше багажного вагона, через который он мог бы проникнуть внутрь шаткой конструкции.

– Мишка! Миша! – Фарафонтов и не думал отступать и полез следом.

– Уйди, чума! Рухнет же! – скрежет угрожающе нарастал и усач, забравшийся внутрь, натужно кряхтел и матерился, будто кого-то тащил.

– Есть еще кто там? – вытащив Говорова, жандарм с трудом выбрался сам и только после этого одна из стен вагона, не выдержав напряжения, с треском сложилась, заставив начинающих собираться зевак пригнуться от резкого звука.

– Мишка! Мишка! – Фарафонтов бил своего подопечного по щекам, в надежде, что юноша подаст признаки жизни.

– Снегом его, снегом… – жандарм схватил полную горсть грязной, но холодной серой массы и растер Говорову лицо, после чего тот закашлялся и громко застонал.

– Так есть там еще кто? – жандарм, удовлетворенный удачной своей вылазкой, уже надевал на голову шапку с кокардой, достав её из-за пазухи.

– Нет… Бог миловал… – ответил Фарофонтов, держа в руках Мишкину голову.

– Я это… того… – сквозь кашель пытался выговорить помощник старшего камер-фурьера. – Ты, Матвей Маркович, сердце не рви… там внутри от фруктов токмо мармелад и остался. Какой там виноград был, хрен кто теперь разберет… Так что, спасены мы…