Охота на императора

Михайлов говорил это совершенно откровенно, с чистым сердцем. Он не допускал мысли, что кто-нибудь посмеет всерьез рассердиться за исполнение человеком обязанности охранять безопасность тайной организации. Конечно, соблюдать конспирацию, меры безопасности скучно, выслушивать замечания неприятно. Ничего удивительного, что у людей по этой причине портится настроение. Но сердиться за правильные замечания на того, кто их сделал, совершенно несправедливо. С таким же успехом можно обижаться на доктора, поставившего неприятный для вас диагноз. Порядочному человеку самому будет стыдно, если он позволит себе поссориться из-за дельных указаний. Так рассуждал Михайлов. Он был профессиональным конспиратором и требовал этого от своих товарищей.

И хотя ему приходилось ежедневно с кем-нибудь ругаться, а то и ссориться, он пользовался огромным авторитетом и большим уважением у всех членов организации.

Вот свидетельство Тихомирова: «Из конспирации А.Д. (Михайлов. — Р.Б.) создал целую науку. Он… выработал в себе способность одним взглядом отличать знакомые лица в целой толпе. Петербург он знал, как рыба свой пруд. У него был составлен огромный список проходных дворов и домов (штук 300), и он все это помнил наизусть. Покойный Халтурин передавал нам однажды, как он следил за А.Д. (у Халтурина тоже были эти привычки — контролировать других); тот немедленно заметил его. Халтурин с приятной улыбкой знатока рассказывал, до чего ловко А.Д. изыскивал случаи смотреть позади себя, совершенно естественно, то будто взглянуть на красивую барыню, то поправивши шляпу и т. д.; в конце концов, он исчез — черт его знает, куда он девался… А нужно сказать, что Халтурин тоже был мастер выслеживать.

Проходными дворами и домами А.Д. пользовался артистически. Один человек, спасенный А.Д. от ареста, рассказывал нам, как это произошло. Я должен был сбежать с квартиры и скоро заметил упорное преследование. Я сел в конку, потом на извозчика. Ничего не помогло. Наконец мне удалось, бегом пробежавши рынок, вскочить в вагон с другой стороны; я потерял из виду своего преследователя, но не успел вздохнуть свободно, как вдруг входит в вагон шпион, прекрасно мне известный: он постоянно присутствовал при всех проездах царя и выследил меня на мою квартиру, откуда я сбежал. Я был в полном отчаянии, но в то же мгновение совершенно неожиданно вижу — идет по улице А.Д. Я выскочил из вагона с другого конца и побежал вдогонку. Догнал, прохожу быстро мимо и говорю, не поворачивая головы: Меня ловят. А.Д., тоже не взглянувши на меня, ответил: Иди скоро вперед. Я пошел. Он, оказалось, в это время осмотрелся, что такое за мной делается. Через минуту он догоняет меня, проходит мимо и говорит: Номер 37, во двор, через двор на Фонтанку, № 50, опять во двор. Догоню. (№№, впрочем, я уже позабыл). Я пошел, увидел скоро № 37, иду во двор, который оказался очень тесным с какими-то закоулками, и, в конце концов, — я неожиданно очутился на Фонтанке… Тут я в первый раз поверил в свое спасение. Торопясь, я уже не следил за собой, а только старался как можно скорее идти. Скоро по Фонтанке оказался другой заворот, а за ним № 50: прекрасное место, чтобы исчезнуть неожиданно. Вхожу во двор, смотрю, а там уже стоит А.Д.; оказалось, что двор также проходной в какой-то переулок. Выходи в переулок, — говорит Ал. Дм., — нанимай извозчика, куда-нибудь поблизости от такой-то квартиры, сам же выбежал на Фонтанку и осмотрелся. Пока я нанял извозчика, он возвратился и отвез меня на квартиру… где я и остался».

Сам Александр Михайлов однажды допустил оплошность, понадеявшись на свое искусство конспирации, что стоило ему жизни. Но это уже другая история. Главное, что на его примере особенно ясно видно, что тайная организация революционеров стала профессиональной.

* * *

…Самодержавная власть давала царю возможность использовать огромные финансовые средства в своих личных целях. Вот и Александр II осенью 1880 года перевел в Государственный банк на имя Екатерины Михайловны Долгоруковой 3,3 миллиона рублей с пометкой: «Ей одной я даю право распоряжаться этим капиталом при моей жизни и после моей смерти».

Отдадим должное его заботе о будущем морганатической супруги и детей от нее (возможно, из опасения за свою жизнь). Однако невольно закрадывается мысль: если уж император — помазанник Божий, если царствует он Божьей милостью, если он, как принято было считать, по-отечески относится к своему народу, то не слишком ли самовольно распоряжается он государственными средствами?

Клеймя революционные идеи и прославляя царя-Освободителя, поэт-философ Федор Тютчев писал: