Охота на императора

Как далеки они были от якобинства, показывает письмо Исполнительного комитета к Александру III после 1 марта 1881 года. Выставляя требование созыва Учредительного собрания, Комитет обещал подчиниться воле народа, выраженной его представителями. В том случае, если бы народное представительство не оправдало надежд революционной партии, она обратилась бы не к насилию над ним, не к террору, а к пропаганде своих идей в народе, оказавшемся не на высоте положения.

Нередко считается, будто радикальное якобинское влияние пришло в Россию из-за границы, где, в частности, издавался проповедующий такие идеи «Набат». Когда террористы начали вооруженную борьбу с самодержавием, этот орган горячо приветствовал такие выступления и приписывал своему влиянию поворот революционеров к политической борьбе.

Однако, по свидетельству Веры Фигнер, «Набат» имел очень малые связи в России; распространение его было ничтожно. За все время после ее возвращения в декабре 1875 года из Цюриха в Россию она ни разу ни у кого не видала ни одного номера этого издания и никогда вплоть до ареста в 1883 году не слышала ни в одном из крупных городских центров России разговоров о нем.

Ни «Земля и воля», ни «Народная воля» с эмигрантами не завязывали и не стремились завязать никаких отношений. Зная условия русской жизни, они понимали: в сплошь крестьянской стране нет реальных возможностей создать сильную рабочую пролетарскую партию, наподобие той, какая существовала в промышленной Германии. Всех захватывало стремление к активной борьбе и чувство возмущения против пассивного состояния, в котором находились и народ, и общество, и до тех пор еще мирные социалисты.

…Охота на царя превратилась в главную цель Исполнительного комитета «Народной воли». Это был центр целой сети тайных групп. Предполагалось, что в момент народного восстания он будет координировать действия всей этой сети для победы революции по всей стране.

Почти все члены тайной организации были молоды, смелы, решительны, полны революционного энтузиазма. Их не устраивало долгое ожидание массовых народных выступлений, которых можно было и не дождаться. Оставалось искусственно создавать революционную ситуацию.

Цареубийство виделось как нечто судьбоносное, едва ли не мистическое, придающее особую напряженность деятельности и смысл – жизни. В императоре Александре II они видели не человека, убить которого – тяжкое преступление. Он представлялся им символом, олицетворением системы самодержавия. В таком отношении к человеку, причем не преступнику, можно усмотреть проявление самовнушения.

В психологии это называется установкой. Когда она укореняется в сознании, переходя на более глубокий эмоциональный уровень (подсознание), то определяет поведение и подчиняет своей воле рассудок. Теперь все его доводы работают на установку, нацелены на ее реализацию. В этом отношении у людей определенного эмоционального и умственного склада само по себе участие в тайном обществе при постоянной опасности ареста и казни содействовало закреплению установки.

Вызывает удивление поспешность, с которой были организованы покушения на царя. Казалось бы, зачем торопиться? Не лучше ли спокойно выжидать удобного момента, выжидать не месяцы, а годы, пока будет созревать революционная ситуация, и народные массы возрадуются цареубийству и поднимут всероссийский бунт?

Мне кажется, спешные покушения организовывались из чувства бессилия, отсутствия реальной перспективы для революции. Сознательно или интуитивно народовольцы более всего опасались не ужесточения режима самодержавия, усиления полицейского террора, а напротив, продолжения либеральных реформ, ибо в таком случае революционная ситуация сошла бы на нет. А они мечтали о революции. Такой была их установка. Ради нее они шли на преступление, оправдывая его «высшей целью».

Подготавливая взрыв в Зимнем дворце, рассудительный Степан Халтурин хотел использовать как можно больше динамита, чтобы покушение удалось. Эмоциональный Андрей Желябов возразил: в таком случае погибнет слишком много невинных людей. И услышал в ответ:

– человек пятьдесят перебьешь, без сомнения. Так уж лучше класть побольше динамиту, чтобы хоть люди недаром пропадали, чтобы наверное свалить и самого, и не устраивать нового покушения!

То, что был принят вариант Желябова, вряд ли можно считать торжеством гуманизма. В любом случае счет погубленным жизням шел на десятки, но это не останавливало террористов. Они оба – очень разные по характеру и складу ума – вели себя, можно сказать, как психически больные с маниакальной установкой – убить царя во что бы то ни стало и каких бы невинных жертв это ни стоило.

Теперь мы знаем, что разработаны специальные психотехнологии, превращающие нормальных людей в жестоких террористов. Но в те времена ничего такого не было. Все совершалось стихийно.