Охота на императора

В этом документе тайная организация представила себя не группой заговорщиков-террористов, а руководящей силой партизанского движения, охватывающего значительную часть населения страны, желающей изменить существующий строй. Желаемое выдавали за реальность.

На что рассчитывал Исполнительный комитет?

Прежде всего, пожалуй, на незнание правительством истинных масштабов так называемого «партизанского движения». Как показал распад «Земли и воли», а также свидетельствовал устав Исполнительного комитета, ни о каком более или менее активном массовом противодействии существующей царской власти не могло быть и речи.

Народовольцы в своей смертельно опасной игре против самодержавия, как говорят картежники, блефовали. Революционная деятельность стала их профессией, а государственный переворот – целью жизни. Однако в народе отношение к ним было преимущественно безразличное или отрицательное. И не удивительно: кто может быть уверен, что революция принесет благо? что новая власть будет лучше прежней? Никто не против изменения жизни к лучшему, но как знать, не будет ли наоборот?

На первый взгляд, революционеры-террористы, выставляя новому императору свой ультиматум, рассчитывали на либеральные реформы, которые не завершил убитый ими император. Но кто не знал, что Александр III – более жесткий государь, чем его отец? Известно было и то, что именно убитый император желал продолжить свои либеральные реформы. Выходит, за это его и убили? Акция террористов и их слова находились в непримиримом противоречии.

Но, может быть, ультиматум под видом обращения к императору был рассчитан на широкие массы? На какие? Большая часть населения России была неграмотна. Большинство грамотных не поддерживало революционеров. По возможностям идейно влиять на граждан отдельные листовки и подпольные газеты не могли соперничать с мощными средствами пропаганды и агитации, которыми располагало царское правительство, на стороне которого безоговорочно находилась Православная церковь.

У революционеров оказалось сравнительно много сторонников среди студентов. В Московском университете двое студентов стали собирать подписи и деньги на венок Александру II. Некоторые отказывались. И тогда в отдельный список стали заносить фамилии не только согласных, но и «неблагонадежных». Возмущенный студент-филолог Смирнов порвал оба листа. Тотчас в «Московских ведомостях» отозвался известный издатель и публицист Михаил Катков: «Правда ли, что в Московском университете нашелся свободный мыслитель, который публично порвал подписку на венок царю-мученику? Правда ли?» Получился донос, и Смирнова арестовали.

Начались сходки студентов. Освистывали предлагавших венок, даже проректора С.А. Муромцева, деликатно пытавшегося их утихомирить. Постановили: «Никаких венков не посылать». Когда арестовали активистов, начались сходки протестов. В результате исключили 312 человек. Были обыски.

О случившемся Победоносцев доложил императору, указав на Муромцева как на зачинщика (что стало поводом к отставке проректора). Не исключено, что такое поведение московских студентов подкрепило позицию Победоносцева и содействовало решению Александра III сохранить самодержавие.

О революционной заразе

Суд над цареубийцами должен был заклеймить не просто данных конкретных исполнителей, и даже не только их тайную террористическую организацию, но и революционное движение в России вообще – как явление, чуждое русскому народу и традициям отечественной истории.

В этом отношении показательна обвинительная речь прокурора Николая Валериановича Муравьева (1850–1908) на процессе по делу об убийстве императора Александра II. Прокурор был всего на три года старше подсудимой Софьи Перовской, и в детстве они были знакомы. Потом пути их разошлись в прямо противоположные стороны – для того, чтобы произошла встреча преступницы и представителя власти, требующего ее смерти.

Муравьев до этого присудил к смерти революционера-террориста В.А. Осинского (они были сверстниками). То есть Николай Валерианович зарекомендовал себя испытанным и непримиримым искоренителем крамолы в Российской империи.

Выдающийся юрист А.Ф. Кони в частном письме назвал его «достойным представителем и птенцом судебного сословия» и даже «человеком выдающимся». Было это в 1893 году. На следующий год Н.В. Муравьев стал министром юстиции, и вскоре мнение Кони о нем резко изменилось.

В неопубликованной статье «Триумвиры», написанной в 1907 году, Кони назвал Муравьева «жадным карьеристом, смотревшим на свой пост лишь как на ступень к дальнейшим почестям и окладам», обязанным своим быстрым служебным повышением «в значительной степени бездушному ханже великому князю Сергею Александровичу».