Охота на изюбря

– Ну это уж слишком! – проговорил он, – я прошу противную сторону выбирать выражения и не обвинять моих клиентов в организации заказного убийства! Я также обращаю внимание суда, что ордера на арест Неклясова и Брелера являются явным нарушением закона. Одно и то же правонарушение не может преследоваться и в гражданском, и в уголовном порядке. Одни и те же акции нельзя неправомерно продать и мошеннически похитить. Сам факт объявления Дмитрия Неклясова во всесоюзный розыск автоматически должен повлечь за собой прекращение арбитражного разбирательства. Фактически это – попытка давления на суд, равно как и демонстрация, организованная перед зданием суда.

Судья Баланова сурово прервала адвоката:

– Мы сами разберемся, кто и почему давит на суд!

Немного посовещалась со своими коллегами и объявила:

– Суд удаляется на совещание.

Участники процесса, толкаясь, вышли один за другим из зала.

Денис с Вайлем и несколько московских адвокатов собрались в кружок. Вайль был красный как рак, на висках от огорчения застыли маленькие капельки пота. Адвокаты сурово допрашивали его по поводу отпечатков пальцев.

– Не здесь, – негромко сказал Денис, и адвокаты испуганно замолчали.

Денис поманил Калягина пальцем.

– В прокуратуре лежат бумажки на Брелера, – сказал он. – Можешь забирать его в Ахтарск.

Калягин взглянул на часы.

– Я на приговор не останусь, а? – спросил он, – вроде и так все ясно.

– Во всяком случае, так меня уверял Трепко, – сказал безразлично Денис.

Начальник промышленной полиции города Ахтарска бросился вниз по лестнице.

Суд совещался минут двадцать. В половине шестого всех пригласили в зал. Судья Баланова строго откашлялась, поправила красный бантик на кружевной кофточке и, глядя в исписанный от руки лист, объявила:

– В связи со вновь открывшимися обстоятельствами суд в двухнедельный срок требует провести экспертизу подлинности выписки из реестра, представленной истцом. Следующее заседание суда состоится 7-го января.

Кто-то из заводских растерянно охнул. «Сукин сын губернатор, – подумал Черяга, – торгует собой, как мля привокзальная».

У выхода его ждала довольно красивая, уверенная в себе журналистка лет двадцати восьми. Кажется, из какой-то влиятельной газеты.

– Денис Федорович, – спросила она, – вы ожидали такого решения суда?

– Без комментариев, – буркнул Денис.

– Скажите, а можно поговорить с Вячеславом Извольским?

– Вряд ли.

– Что вы скажете по поводу подлинности договоров и передаточного распоряжения?

– Я все сказал в суде.

Денис повернулся и пошел к выходу.

– Денис Федорович!

Денис приостановился. Журналистка нагнала его.

– Вы зря так ведете себя, Денис Федорович, – сказала журналистка. – Если газетчик прилетел на подвернувшемся самолете, это еще не значит, что его купили. Это просто значит, что редакция сэкономила деньги на билете. А вот если ему нахамили, он звереет. Как мы сможем изложить вашу точку зрения, если на наши вопросы вы говорите: «пошли вон»?

Денис помолчал, оглядел журналистку с ног до головы.

– Вас как зовут? – спросил он.

– Лида. Лида Воронова. Мы с вами, между прочим, уже раза три встречались.

– Я должен возвращаться в Ахтарск, – сказал Денис, – если хотите, поедем вместе.

– А самолет? – встревожилась журналистка. – И потом мне статью надо переправить…

– Устроим, – пообещал Денис.

Ахтарск находился в ста двадцати километрах от областного центра – расстояние по сибирским масштабам просто смешное. Доехали за час, и как-то так разговорились в дороге, что поехали не в гостиницу, а сразу в загородный дом Черяги.

Журналистка оказалась смешливая и веселая. У нее был муж-менеджер, занимавший приличную должность в какой-то западной фирме, отец-профессор и, видимо, целая куча любовников, встречи с которыми рассматривались как приятное и ни к чему обе стороны не обязывающее развлечение. Статью она успела настрочить на собственном портативном компьютере, пока Денис совещался по телефону.

В постели она была приятная на ощупь, и только один раз очень сильно обиделась, что Денис в самый ответственный момент назвал ее не «Лидой», а «Ирой».

Лида улетела в Москву на следующее утро, за счет комбината, предварительно взяв с Дениса обещание, что он устроит ей интервью с Извольским.

Вовка Калягин появился в областном СИЗО уже после шести вечера.

– Брелер? – поскреб затылок дежурный. – Слышь, а Брелер у нас где? В восьмой?

– В тридцать шестую перевели, – раздался голос из селектора.

– Как – в тридцать шестую? – побледнел Вовка Калягин. – Он же в восьмой сидел?

– Да сегодня начальство приехало, распорядилось, нехай сидит как все…

Калягин невольно взглянул на часы. Шесть часов вечера. Ну не случилось же ничего за это время – не могло случиться! Когда убивают – убивают ночью, если только сам Юрка не упорет от отчаяния какой-нибудь косяк…

И все-таки он опоздал.

В третьем блоке гулко хлопали железные двери, раздавались возбужденные голоса, и навстречу Калягину двое вертухаев протащили бегом обвисшего на их руках заключенного – толстого парня с закатившимися глазами и залитым кровью лицом.

Калягин бросился в тюремную больничку.