– Не о банке речь. Он не банк кинул. Он людей оскорбил. Бывает, чтобы мусорок ушел в охрану, а вот чтоб пацан ментом стал…
– А я что же? – спросил Калягин.
– Ты другое, ты мент по рождению…
– И что же ты мне на моего зама жалуешься? Уволить просишь?
– У тебя в Ахтарске как на секретном объекте. Мышь, говорят, не проскочит. Многие на Камаза сердиты. И он это знает. Шифруется грамотно, из города носу не кажет. Вот мы с ребятами и стали думать – если его пасти, так ведь заметут. А я и говорю: «А с чего вы взяли, что заметут? Надо пригласить Вову Калягина, культурно объяснить ему ситуацию, глядишь, он сам подскажет, как Камаза найти». А?
Вовка молчал.
– Вот к примеру. Выехал ты на место происшествия, звонишь Камазу на трубку и велишь: подъезжай немедленно. Так?
– Не так, – сказал Калягин.
– Почему?
– Свенягин – мой зам по просьбе Сляба. Ты мне предлагаешь Сляба кинуть. Трое людей кинули Сляба. Заславский, Брелер и Неклясов. И где они теперь?
– Я тебя не прошу кинуть Сляба. Я прошу помочь хорошим людям с человеком, который тебе поперек горла.
Калягин резко наклонился к собеседнику.
– Слушай сюда, Лось. Я Сляба кидать не стану. Появишься в Ахтарске – ноги повыдергиваю. Ясно?
Вовка Калягин с грохотом отодвинул стул и спустя мгновение исчез в двери.
Спустя две недели, когда Вовка Калягин вышел поутру из дома к джипу, его водитель, осматривая автомобиль, обнаружил привязанную к педали газа оборонительную Ф-1 с радиусом разлета осколков в двести метров. Быстрое и эффективное расследование показало, что к автомобилю поздно вечером подходил один из новых сотрудников, принятых на службу вместе с Камазом, некто Перчик, он же Боря Перцов. Перчика пригласили на интенсивное собеседование, и он раскололся, как грецкий орех под металлогибочным прессом. Правда, Перчик категорически утверждал, что нестандартное употребление «феньки» является его личной инициативой и что его шеф Камаз ничего подобного не заказывал.
После этого Камаз написал заявление «по собственному желанию», а Перчик пропал в неизестном направлении. По этому поводу поговаривали, что в котлах заводской ТЭЦ, приспособленных под высокозольный экибастузский уголь, можно, не нарушая технологии, сжечь что угодно. И вообще арест Перчика возбудил бы слишком много нездорового любопытства по поводу кадрового состава ахтарской промполиции.
По просьбе Черяги Камаз забрал свое заявление обратно, а еще спустя два дня после этой истории Калягин позвонил по сотовому Лосю.
Они встретились в Москве на следующей неделе, и Вовка Калягин без обиняков сказал, что хочет поговорить с Ковалем.
– Зачем с Ковалем? Камаз – это моя тема, – возразил Лось.
– Хорошо. Тогда слушай. У меня был друг. Ты его знаешь. Юрка Брелер. Его убили два человека. Начальник тюрьмы Коробцев и Барсук. Коробцева я снял. Барсук ушел на зону. Я хочу, чтобы с Барсуком было то же, что с Брелером.
Лось слегка побледнел.
– Ты с ума сошел. Барсук – правильный бродяга, за что его мочить?
– Ваше дело. Коваль на зоне – царь и бог. Хотите Камаза – отдайте Барсука. Мне все равно, кем он станет – петухом или трупом.
– За базар ответишь?
– Отвечу.
И Володя Калягин бесшумно поднялся и растворился в промозглом сумраке сочащейся зимней оттепелью Москвы.
25 января, после очередной отсрочки заседания арбитражного суда, на этот раз в связи с отпуском судьи, губернатор Дубнов позвонил на завод и предложил Денису Черяге, фактическому и.о. гендиректора Ахтарского металлургического комбината, встретиться и обсудить создавшуюся ситуацию.
Стрелку забили на пол-одиннадцатого, в областной администрации. Денис появился на три минуты позже. Областной руководитель принял его очень радушно: самолично вышел встречать Черягу в предбанник, по-мужски, крепко, пожал руку и, положив на плечо широкую ладонь, ввел гостя в кабинет, отделанный с такой щедростью, будто губернатор Дубнов руководил по меньшей мере корпорацией «Дженерал моторс», а не умирающим регионом с шестидесятипроцентным дефицитом бюджета.
– Что-то вы похудели, Денис Федорыч, – по-хозяйски проворковал губернатор, окидывая Черягу сочувственным взглядом, – как здоровье Вячеслава Аркадьевича?
Три четверти людей, с которыми встречался Денис, первым делом считали нужным справиться о Слябе. Но этот губернаторский вопрос до странности напомнил Денису участливое вопрошание Аузиньша.
– Он поправляется, – коротко сказал Денис.
– А позвоночник?
– Для этого нужна операция. Когда Слава окончательно выздоровеет, – я имею в виду другие раны, – ее сделают. В Швейцарии.
– Что-то он очень медленно выздоравливает, – вздохнул Дубнов.
– Человек послабей Извольского с такими дырками давно бы в гробу лежал, – ответил Черяга. – А что медленно, так ведь такая свистопляска вокруг завода, что и здоровый человек копыта откинет. Если арбитражный суд месяц не может назвать мошенников мошенниками, то…
– Ну, насчет суда я так краем уха слыхал, что там все очень запутано. Вы уж, Денис Федорович, не обессудьте, у нас судебная власть независима от исполнительной, я на судей влиять не могу.